– Запамятовал, батюшка, запамятовал, – воскликнул он виновато, вручая мне конверт из дешёвой казённой бумаги. – Почтмейстер отдал, а я засунул, поглубже.

Взяв его, я с любопытством прочёл обратный адрес. Должно быть, я сильно побледнел, потому что Геннадий Александрович воскликнул: «Что с вами»?

– Ничего, – ответил я, опомнившись. – Должно быть, переусердствовал с гимнастикой.

Проводив гостя, я прошёл в кабинет, где ещё раз прочёл имя отправителя. Первой моей мыслью было швырнуть письмо в огонь, однако, поразмыслив, я всё же решил прочесть его.

Вскрыв конверт, я нашёл внутри короткую записку следующего содержания:

«Уважаемый Иван Андреевич!

Прежде всего, прошу Вас не считать это письмо дерзостью или неуместной шуткой, ибо намерения, побудившие меня написать Вам, имеют основания самые честные и искренние. Я не питаю надежд, что Вы сумеете когда-либо простить меня, я лишь прошу выслушать меня, в надежде, что нам обоим станет легче принять то, что произошло между мной и Вашим братом много лет назад, и что невозможно никак исправить.

Мой полк будет расквартирован в Воронеже в течение всего следующего месяца. Если Вам будет угодно встретиться со мной, прошу обратиться по прилагаемому адресу.

С уважением, поручик Брагин»

Прочитав письмо, я пришёл в смятение. И пусть я ждал этого дня с тех самых пор, как похоронил Петра, но новость о том, что человек, виновный в его смерти, ищет со мной встречи, застала меня врасплох. Обдумывая, как мне следует поступить, я принялся ходить по кабинету взад и вперёд. Проигнорировать письмо, я, естественно, не мог. Следовало незамедлительно что-то предпринять. Подойдя к секретеру, я открыл один из ящиков и достал массивную шкатулку, принадлежащую моему отцу. Я знал о нём лишь со слов матери, и только то, что человеком он был безвольным, и однажды оступился. Где он сейчас, и жив ли – бог ведает. Больше мы о нём не говорили.

Открыв шкатулку, я убедился, что пистолеты на месте. Конечно, пускать их в ход у меня не хватило бы духу, но первое время по возвращении домой я даже немного упражнялся в стрельбе. Достав их, и взвесив в руке, я некоторое время рассматривал тонкую резьбу, покрывавшую рукоятки. Пистолеты были старыми, и, безусловно, дорогими, но продавать их я не решался. Пока я чистил стволы и проверял курки, мои нервы немного успокоились. Закончив, я уложил их обратно, и снова перечитал письмо. Что бы ни случилось тогда между моим братом и этим человеком, по всему выходило, что этот человек раскаивается и желает повиниться передо мною. Решив ехать немедленно, я снабдил необходимыми распоряжениями домашних, уложил несколько пар белья и дорожный набор в саквояж, и отправился на станцию, в надежде успеть на вечерний поезд.

В губернскую столицу я прибыл на следующий день, к обедне. Наняв номер в гостинице, и оставив там вещи, я тотчас отправился к поручику. После тихой жизни в деревне, Воронеж показался мне огромным и чрезвычайно шумным. Конечно, проведя четыре года в Москве, я повидал всякое, но и наш губернский городок был ей под стать. Мне вдруг остро захотелось домой. Вот уж не думал, что раскисну так скоро.

В полку г-на Брагина не оказалось. Дежурный ничего не знал, и на все мои вопросы отвечал «неизвестно» или «никак нет», отправив меня к фельдшеру, решив, видимо, что если я врач, то говорить мне нужно с человеком той же профессии. Проводив меня в лазарет, он оставил меня в компании очень молодого, худого и резкого человека, который отрекомендовался просто: Павел Извеков. Отчества своего он не назвал, основательно стеснив меня этим, но тут же предложил чаю, табаку и стул. По всему было видно, что г-н Извеков истосковался по новым лицам и желает оставить меня у себя как можно дольше. Узнав из разговора, что мы примерно одного с ним возраста, я быстро расположился к нему, и немного расспросив о службе, быстро перешёл на предмет, более меня интересующий. На мой вопрос о сущности поручика Брагина он дал мне ответ самый неожиданный:

– Замечательный человек и офицер. Никогда не бьёт солдат, не требует с них денег, не пьёт вина и в службе строг и точен.

Никаких других подробностей о жизни поручика мой новый знакомый не знал, и скоро простившись с ним, я отправился обратно в гостиницу.

В номере, дешёвом, и скупо обставленном, не было места для праздных мыслей. Усевшись за стол, я принялся размышлять о том, как мне поступить, когда наше свидание состоится. Никакой физической сатисфакции я не желал. Горестный путь выбирает человек, жаждущий мести, и этот путь был не для меня. Я очень хотел выслушать этого человека и понять причины, заставившие его написать мне. С этой мыслью я отошёл ко сну, намереваясь завтра встретиться с ним как можно раньше.

Проснувшись на следующий день очень рано, я в силу приобретённой уже привычки, быстро умылся, привёл в порядок платье и, не дожидаясь полового, спустился вниз, чтобы распорядиться насчёт завтрака.

Поднимаясь обратно, и не рассчитывая встретить кого-то в столь ранний час, я едва не столкнулся на лестнице с мужчиной, явно торопившимся прочь. Задев меня чемоданом, он слетел вниз и оттолкнув заспанного сторожа, выбежал прочь. На лице его был написан ужас, и я решил было, что позволил убийце или вору скрыться, но дело обстояло несколько иначе, но едва ли лучше. Поднявшись, я увидел, что в мою дверь отчаянно стучит коридорный. Я окликнул его.

– Доктор! Слава богу! – взмолился тот, и потянул меня за рукав. – Тут обморок, скорее!

Не теряя ни секунды, я бросился вслед за ним в соседний номер, где застал полнейший беспорядок. Стол, долженствующий стоять в середине, был сдвинут в угол, скатерть, вся в винных пятнах, касалась пола, недопитая бутылка валялась тут же. Один из двух бокалов был разбит, другой, опрокинутый, лежал рядом.

– Вот, доктор, вот, – пугливо бормотал малый, проталкивая меня в комнату, где на заправленной кушетке, за сдвинутой ширмой, лежала женщина средних лет, в выходном, не для гостиницы, платье и туфлях. Глаза её были закрыты, кожа бледна, губы сомкнуты. Проверив её пульс, и убедившись, что она жива, я отослал коридорного за саквояжем.