Видимо, в замкнутом пространстве из десяти тысяч человек хочется попробовать каждого.

В нормальных семьях обычно появляется младшенький, а тут старший, толстый, да еще и такой долбоеб. Сначала я думал… ладно, будет меня защищать. Хер там был! Сам топил меня, ссылаясь на то, что пытается сделать из меня человека. Любимая забава – исподтишка расстегнуть портфель, из которого сразу сыпалось все содержимое. А на перемене заехать по щеке лизуном с оттяжкой на виду у всего этажа – святая обязанность.

Вроде все невинно, но очень унизительно.

Родители игнорировали шалости пухлого отличника, и наказанным всегда оказывался я. Но в один день все изменилось, я вымахал за лето, перешел в восьмой класс, где и происходит все самое интересное между маленькими девственниками и зрелыми старшеклассницами.

Меня никогда не прельщали ровесницы ввиду их тупости и легкодоступности. Моей первой женщиной, как и у большинства из нас, была местная расхитительница мальчиковой невинности. Мы ее называли Жмыха, ибо жмыхалась она со всеми подряд, особенно с пацанами вроде меня, и выжимала из них все возможные соки. Впоследствии она сошла с ума и сейчас бегает топлес по трассе со своей маленькой собачкой.

Так вот, начались первые полноценные стычки с братом, в одной из которых я вывихнул себе плечо, когда перекидывал этого свинатра через себя. С тех пор, денег семьи я не видел, Мамочка не работала, каталась обрюзгшим мягеньким сыром в масле из бабла и роскоши, а ее муженек – датупет, все сбивал и сбивал людское молоко, набивая свои бездонные карманы.

Ну короче, все понятно, излюбленный слизняк из 11А и оборванец из 8Д идут на выпускной, где ботан получает свою купленную золотую медаль. Уже на подходе к обшарпанному дому культуры модного тогда цвета желто-оранжевой аскорбинки… все психушки, дкашки и пожарки так красили (этот цвет предшествовал легендарному персиковому)… я отщепился от нашей дружной семьи и перебежал к пацанам на остановку.

Они передали мне пакет, и я скинул с себя это клоунское одеяние четы Домниных. Моя девичья фамилия, кстати, Быков, и я ее вернул, когда мне исполнилось восемнадцать. Темно-синие трубы, белый джемпер мелкой вязки, красная рэперская кепка козырьком назад, деревянные бусы на шее и небольшое колечко в ухе. Такое сочетание с моей чертовски привлекательной внешностью заставляло телочек ссать по ляжкам. Зато летом у меня почти не было личной жизни, ибо я работал практически сутками несмотря на уровень жизни ОСТАЛЬНОЙ семьи.

Итак, в новом виде я заявился на торжественное вручение аттестатов не для того, чтобы склеить одну из разодетых фиф с дурацкой диадемой на пустой башке в свадебном платье, иногда даже в белом.

Вообще-то мы хотели сорвать сие мероприятие и бросить пару петард в толпу расфуфыренных выпускников и их родичей, как вдруг из зала поднялась ОНА… ее платье, в отличие от всех, едва облегало ее песочные часы, оно струилось и ниспадало до самого пола по круглым бедрам, переливалось словно чешуя от черного к изумрудному.

Как заколдованный я пошел по забитому людьми проходу по темно-бордовой ковровой дорожке навстречу той северной звезде, что ослепила меня ледяным свечением ее холодных голубых глаз.

Кристально чистый лед.

Словно примерзший к лазелке язык я не мог оторваться от нее, ибо одно неверное движение, и все будет разодрано в кровь, к херам, в клочья, в хлам, разбито вдребезги. В тот момент моя жизнь раскололась на до и после, и я четко осознал, что именно в ту секунду я повзрослел, и что я пронесу сквозь всю свою жизнь это чувство.

Я летел на этот притягательный свет, завороженный ее пленительной красотой, и в тот момент я понял, как хочу быть романтичным, как мечтаю совершить подвиг ради нее. Я подошел к подножию ступеней и протянул ей руку.

Большего презрения я никогда не видел в своей жизни, и тогда мое сердце окончательно разорвало самым удивительно сильным чувством в мире – ЛЮБОВЬЮ. И мне хотелось заорать это слово, как в дождях-пистолетах. Я ощутил всем нутром то, о чем были все наши песни.

Она была так похожа на Наташу Королеву, что я чуть не запел про лето кастаньет и побежал за желтыми тюльпанами.

– Тебе чего, дрищ? – произнесла она своими коралловыми пухлыми губками, и это было самое прекрасное, что я когда-либо слышал.

Моя рука потянулась выше, а она поднялась на одну ступеньку вверх и встревоженно позвала.

– То-ош!

За плечо меня рванул типа секьюрити и потащил обратно к выходу.

Я вижу Кузю, кидающего в зал целую стопку зажженных петард, вырываюсь из цепких лап бугая и несусь за товарищами на улицу с диким ржачем.

Помню наш стремительный побег и полет об асфальт, который стесал добрую часть моей кожи на ладонях. Помню тот самый вопрос лучшего лысого друга с челкой на лбу и под носом.