— Ну, так для всадника эта бяда не особо страшна, — возразил лешак, — возродился бы вновь в каком-нибудь другом теле…

— А если я, допустим, не хочу? — усмехнулся я. — Мне и это тело нравится?

— Так тебе и решать, товарищ Чума! Я разве ж против? Чего задумался-то? — вновь повторил он свой вопрос.

— Да вот решить не могу, что с этим железом делать? — честно ответил я. — Есть куда пристроить, но сейчас совсем недосуг…

— Ну, так и оставь у меня, — предложил Большак. — Пригляжу за твоим добром, хоть и не по нраву мне подобные штуки. Нету в них жизни — мертвые они, и только смерть вокруг себя сеют. А в моём лесу всё живое! — с гордостью произнес леший. — Даже самый распоследний камешек! Но для тебя — сберегу!

— Да это барахло лучше бы под открытым небом не хранить, — заикнулся было я. — Не ровен час найдет кто…

— Обижаешь, товарищ… — с деланным разочарованием протянул Большак. — Чтобы у настоящего лешего в лесу кто-то чего без его ведома нашел? Да ты, наверное, посмеяться над стариком решил? — Леший только глазом моргнул, и вся груда барахла мгновенно «растворилась» в траве, словно её здесь никогда и не было. — Да не смотри так, не смотри, — пряча улыбку в бороде произнес Большак. — Твоё барахлишко там же, где ты его и оставил, только найти, как не пытайся — не найдешь! Если я, конечно, не разрешу…

— Выручил ты меня, дедко! — обрадованно воскликнул я. — А если дождь? — неожиданно мелькнула мысль, но леший вновь меня перебил:

— Ох, и далек ты еще до осознания самого себя, товарищ мой Чума. В моем лесу, без слова моего никакой дождик не пройдет, даже роса не выпадет! Мой лес! И в этом лесу я — хозяин! Всё здесь по воле моей крутится!

— Ладно-ладно, вижу, что крут ты, дедко, как варёные яйца! — я добродушно рассмеялся.

— Как сказал? Крут, как варёные яйца?

Похоже, что эта бородатая шутка мимо него прошла.

— Шутка такая, дедко Большак, — пояснил я хозяину лесному. — Ты тут в одиночестве совсем замшел. Что в мире творится, знать не знаешь, ведать не ведаешь. Активнее надо быть в твоем-то возрасте, деда!

— Ась? — Вновь затупил лешак.

— Домой, говорю, мне пора, дедко — сил совсем нет.

— Еще бы! — ухмыльнулся леший. — Вообще чудо, что уцелели. Давай я тебе тропку «быструю» открою, предложил леший, и в ближайших зарослях появилась узкая неприметная тропинка.

У меня едва челюсть не отпала, когда буквально в десяти метрах я увидел Гнилую балку и Глафирину избу. А ведь я сюда даже не пять минут бежал, а намного дольше! Это что же выходит, что лешак какой-то пространственной магией владеет, чтобы так дорогу срезать? Надо будет с ним при случае поговорить, может, он и меня такому фокусу научит. Ну, или сдаст «в аренду» эту свою чудесную тропку. Мне бы такое средство передвижения весьма пригодилось.

— Бывай, дедко Большак! Надолго не прощаюсь — встретимся еще! — Махнул я на прощание лешему рукой, и ступил на тропу.

Рядом со мной тут же пристроился злыдень. Хоть леший больше и не пытался его куда-нибудь законопатить, но осадочек-то, видать, остался. И страх перед почти всесильным хозяином леса.

— И ты меня не забывай, товарищ мой Чума, — степенно произнес лесной хозяин. — Заходи почаще — только рад буду. Да, а ворогов своих можешь в Ведьминой балке теперь не опасаться, не найдут они её теперь — плутать всё время будут…

— А вот за это, дедко Большак, не знаю даже, как и отдариться, — растрогавшись, произнес я.

Теперь у меня появилось по-настоящему защищенное убежище. О том, как леший людей даже в трех соснах заморочить может и с пути сбить, что они дороги домой не найдут — веками легенды ходят. А выселки с избой Глафиры, как раз в его лесу и расположились. Не в самой чаще, конечно, но точно на его земле. Не знаю, как он со старой каргой Степанидой уживался, надо будет поинтересоваться при случае.

— Хороший ты человек… пока человек, — поправился леший, — товарищ мой Чума. — Вот, как в полную силу войдешь — тогда и поговорим-посмотрим, насколько она, сила эта, тебя изменит. А сейчас я очень рад, что нас с тобою судьба свела.

Вот на этой мажорной ноте[1] мы и расстались. Я прошел по тропе всего лишь несколько шагов и не заметил, как оказался у самой стены избы, что с краю «слегка» заросла сорняком. Обернувшись, я никой тропки не обнаружил, даже трава не шелохнулось у того места, где мы со злыднем должны были выйти.

— Свободен пока, Горбатый, — произнес я тихо — не нужно было привлекать к моей нечисти лишнего внимания. — Отдыхай пока — заслужил!

— Х-хос-сяин, — уже привычно прошипел мне в ухо Лихорк, — ты крут, как ф-фаренные яйтс-са! Лих-хорук ф-феш-шную клятф-фу готоф-ф принес-сти… С-спас-с Чума с-слыдня, а не брос-сил, а мог как прош-шие…

— Насчет клятвы твоей подумаю еще… — чтобы не особо баловать нечисть, произнес я. — Нужен ли мне такой слуга… Посмотрим на твоё поведение. Но вечную службу надо еще заслужить.