Лет через пять Степан уже прочно пустил корни на родине: вошёл в новый дом, развёл большой двор – скотину, сад-огород. Надежда накопала на старой усадьбе маков, развела в палисаднике. На сомнения Степана, к добру ли цветы те, ответила:

– Это память тебе материнская, что же тут плохого?

Не всё сразу получалось у молодой хозяйки. Раздаивать корову-перватку, бьющуюся смертным боем, привозили Глафиру. Многому научила она Надю. А когда деревня Липовка развалилась совсем, Царапкины, посовещавшись, забрали одинокую Глафиру, поселили по соседству в старенький домик, который Степан подлатал на совесть. Глафира стала водиться с малышами, заменять недостающую в семье бабушку.

В семье было уже трое детей. Зато жили они теперь безбедно и вольготно, спокойно, с уверенностью в завтрашнем дне.

А когда Глафира приказала долго жить, Царапкины похоронили её с почестью, как родную.

Повидался Степан наконец с другом детства. Леонид приезжал на похороны отца, забрал мать в город на жительство.

До полуночи просидели друзья на кухне. Было что вспомнить. Прошлое – та страшная история в семье была негласным табу, но с Лёнькой Степан мог выговориться. И не только то плохое было на памяти. Друзья до колик смеялись, вспоминая свои проделки, порой не безобидные, рисковые, как ныряние с ведром на голове, например, обучение стрельбе из двустволки без ведома взрослых. Вспомнили и о рыболовном крючке. Степан рассказал другу, как укрепила его эта история и как жестоко он поплатился за правду…

Вскоре после отъезда друга Степан работал на прибивке влаги на ближнем поле от деревни. На развороте вдруг увидел бегущих по полю своих ребятишек: мальчишки махали кепками, дочка Верочка белым платком. У Степана впервой зашлось сердце: что-то случилось дома?! Надя? Пожар? Он заглушил движок и, выпрыгнув из трактора на слабеющих ногах, думал, что бежал, на самом деле едва плёлся к детям. Но по мере приближения увидел, что ребятишки улыбаются и силятся докричаться до него: «Ааша ехалаа!» Чуть отпустило, он присел в борозду, дети окружили его: «Папка, папка, к нам тётя Наташа приехала!»

Он сгрёб с головы кепку, сильно поморщил лицо и стал ею утираться, но слёзы предательски текли и текли, на сердце словно кто ослабил сжавшие его тиски.

Эту первую встречу с сестрой после долгой разлуки Степан запомнит навсегда. Наташа стояла на крыльце, поджидая его. Во всей её позе, наклоне головы, улыбке – отец.

– Стёпушка, – как в детстве приласкала она брата, – я ведь помню тебя!

Оба плакали, не скрывая счастливых слёз. Кто сказал, что закончилась в деревне фамилия Царапкиных, что сестра позабыла о брате?

За столом перебирали то малое, что запомнилось Наташе. Призналась она, что его и мать любила, а вот отца побаивалась и недолюбливала.

– Не знаю, я обоих любил. Батя хоть и наделал делов, неплохим человеком был, со мной возился, к труду приучил, к земле, к технике. Жаль только, где похоронен, не знаю.

– Ты большой уже был, многое постиг, а я его и видела-то редко. Он всё в поле на тракторе. А когда дома бывал, всё с мамой ругался. А у тебя, Стёпа, глаза мамины, только ростом в отца, но я бы тебя из тысячи узнала.

– А ты как раз на батю больше смахиваешь, на царапкинскую породу.

– И мама Рая так говорит. А папку жалеет…

С тех пор Наташина семья станет желанным гостем в его доме, а на память об отчем она увезёт кустик восточного мака.

Деревня Васютино после развала Союза пострадает, как все российские деревни, Степан с Надей успеют вырастить детей, выйти на пенсию, но место жительства не сменят, оставаясь до конца разделять участь той, которая подставила крепкое плечо в трудное время.

Всё это будет впереди, а пока Степан пахал землю. До пенсии ему оставалось доработать этот год, всё логично: посевная и уборочная, своё дело он доведёт до конца.

В этом году тут планируют посеять яровую рожь. Степан читал где-то, что родоначальником современной культурной ржи является сорно-полевая рожь юго-западной Азии. Со временем окультуренная учёными-селекционерами, она станет любимой хлебной культурой русичей. И скоро, совсем скоро это поле зазеленеет дружными всходами зелёных стрелок ржи. А потом тёплые тихие дожди оросят благодатную почву. Как по морю, по нему будет гулять тёплый ветер, гнать зелёные волны. И вызреют, нальются к осени тучные остистые колосья. Вечерней порой по межам, захлёбываясь, будут бить перепела «спать пора». И поселится во ржах голубоглазый, как очи Степана, василёк. Сорняк вроде бы, но до чего же мил он глазу именно с этой культурой. В раннем, далёком детстве мать сплетала ему на голову венок из колосьев ржи с васильками. Женщины ахали, умиляясь: «Шуринка, ровно девочка, пригожий у тебя Стёпушка». Может, с того и пошло это «Стёпушка»? У Степана заныло под ложечкой. Он встал, взбодрил себя: «Всё идёт своим чередом!»

На все голоса трезвонят птицы. И у этих всё своим чередом: за отпущенный короткий сезон вывести потомство, выпустить из гнезда, поставить на крыло, подготовить к отлёту, замкнуть круг предназначения.

Только вот с отроческой поры задумывался Стёпка: какой дурак открытие охоты придумал весной? Тянет она перелётная-то через хребты Тянь-Шаня, через реки и долины, через бури-ненастья, на Родину тянет. К родным гнездовьям, откуда произошла на свет. Прилетит, а тут нате-здрасьте – дуло из камышей получай! Со школьной скамьи запомнил он стихотворение Заболоцкого о лебедях, вылетевших из Африки в апреле.