Лейла

Дверь громко захлопывается за Люком, и я прикрываю глаза. Случилось именно то, чего я боялась.

— Он винит себя.

— Почему? — спрашивает Зак, беря круассан и откусывая огромный кусок. — Его там даже не было.

— Потому что он все еще думает, что я лишь ребенок, о котором он должен был заботиться, — выплевываю я. Если честно, то его чрезмерная учительская опека начинает надоедать.

— Он прав, — ровным голосом отвечает Джош, поглаживая меня по плечу. — Он должен был.

Я отталкиваю его и соскальзываю с кровати, хватая с комода резинку для волос.

— Ты действительно думаешь, что он не помог бы мне, если бы знал, что происходит? Люк не виноват в том, что не знал, — говорю я, собирая волосы в конский хвост.

— Он был там, — настаивает Джош. — Ему следовало быть повнимательнее. Он сидел с тобой в комнате по несколько часов каждую неделю и должен был заметить, что что-то не так.

Я качаю головой, стиснув зубы.

— Это было десять лет назад. Пора бы ему оставить все позади. — Гнев разгорается внутри меня. — Какого черта он просто так ушел? Я не виновата в том, что Донни был придурком. И не заслуживаю того, чтобы меня избегали. Я не сделала ничего плохого. — Засунув ноги в тапочки, я топаю к двери из спальни. — К черту. Мы разбираемся со всем прямо сейчас.

Зак хочет встать, но Джош хватает его за футболку и тянет обратно, а я с грохотом вылетаю из комнаты.

Когда я захожу в гостиную, Люк стоит у окна и смотрит вниз, на город. Каждый сантиметр его тела напряжен, и мой гнев немного утихает. Должно быть, эта ситуация съедает его изнутри.

Он сглатывает, когда слышит, как я вхожу, поворачивает голову, но не смотрит на меня.

— Лейла…

— Это не твоя вина, — твердо говорю я.

— Это моя вина, милая. — В его голосе слышится смирение. — Это действительно так.

— Ты не мог знать…

— Я был твоим учителем, — перебивает он меня. — Моя работа заключалась в том, чтобы защищать своих учеников. Я нес ответственность за тебя. И не справился.

— У тебя было чем заняться, — замечаю я. — Ради бога, ты был в процессе развода, конечно, ты был занят.

Он смеется, но звук получается пустым.

— Ты что, шутишь? В каком мире взрослый мужчина, разводящийся со своей женой, приравнивается к ребенку, подвергающемуся издевательствам и домогательствам на грани жизни и смерти? Я… — Дрожь пробегает по его широким плечам. — Ты просиживала на моем уроке по несколько часов в неделю, а я даже ни о чем не подозревал.

— Верно, — медленно произношу я. — Потому что ты преподавал, а не читал мысли. Ты не можешь знать того, о чем тебе не говорят.

Люк на мгновение замолкает, опуская голову. Мне кажется, что он меня не услышал, и я открываю рот, чтобы повторить, но замираю, когда вижу, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в подоконник. Я удивленно смотрю на эту картину. Люк всегда такой сдержанный. Такой ответственный за собственные эмоции. Я никогда не видела, чтобы у него от злости белели костяшки.

— Только вот мне говорили, — произносит он в конце концов. — Не так ли?

Я моргаю.

— Что?

Люк поворачивается ко мне, и выражение его лица такое напряженное, что я борюсь с желанием сделать шаг назад. Его губы сжаты. Глаза горят ненавистью к самому себе.

— Ты сказала, что ходила ко всем учителям. К каждому. Ты когда-нибудь подходила ко мне?

Я ничего не отвечаю, но я никогда не была хорошим лжецом. Люк видит ответ на моем лице.

Он закрывает глаза.

— Ты подходила. — Он потирает лоб. — Расскажи мне, что произошло.

— Это не имеет значения…

— Расскажи мне.

Я вздыхаю.

— Однажды я попросила разрешения поговорить с тобой после урока, — признаюсь я. — Ты согласился и назначил встречу в обеденный перерыв в учительской. А потом так и не появился. Я ждала целый час, но… — Я замолкаю. До сих пор помню тот обеденный перерыв. Как сидела на пластиковом стуле в коридоре под пытливыми взглядами проходящих мимо учителей, которые, наверняка, думали, что у меня неприятности. Как наблюдала за часами, медленно отсчитывающими минуты до физкультуры, а в моем животе нарастал страх.

— Иисусе. — Он отворачивается от меня, проводя руками по густым волосам.

Я пытаюсь смягчить удар:

— Отчасти это была моя вина. Я знала, что ты был занят со студентами-отличниками. Мне следовало попробовать еще раз.

— Зачем? — спрашивает он с горечью в голосе. — Когда мне, очевидно, было все равно?

— Тебе не все равно. Я знаю это. И знаешь почему? — Он не отвечает и я делаю шаг вперед. — Потому что сейчас ты мне веришь

Люк хмурится.

— Что? Да. Конечно, я тебе верю. Почему нет?