– Последний штрих! – вдруг объявила красавица-распорядительница и бросив себе под ноги, раздавила тоненьким каблучком столь ненавидимые Ганхилдой очки.

О да, Ганхилда их ненавидела! Ещё как! Всей душой и сердцем! Вот только при этом она не могла без них! Она знала это наверняка, потому что она пробовала обходиться без них, но у неё ничего не получилось. Как не ненавистны они ей были, но всё же в них ей было лучше, чем без них.

– Не-эээт! – в ужасе воскликнула девушка. – Пожалуйста, нет! Я не могу без них!

– Ещё как можешь! – не согласилась с ней Эльжбета и протянула ей ладонь, на которой лежали две прозрачных линзы. Голубоватые переливы, внутри которых говорили об их целительных свойствах.

– Вы не понимаете! Меня проверяли! И все мне говорили, что кроме специальных линз, мне ничего не поможет, – одновременно с надеждой, ужасом и растерянностью в голосе проговорила она.

Распорядительница и мастерицы ей на это лишь покровительственно улыбнулись.

– Давай всё же промерим их, – предложила Эльжбета, кивнув на ладонь.

Ганхилда глубоко вдохнула и выдохнула. Затем взяла трясущимися пальцами с ладони распорядительницы одну из линз.

– Помочь? – предложила Ориндей, которая как Ганхилда уже поняла, была старшей из трёх девушек.

– Да, пожалуйста, – выдохнула она.

Превратившая её в красавицу богиня модной одежды, легким движением руки сначала вставила ей линзу в правый глаз, затем в правый.

Едва только линзы покрыли роговицу, они практически сразу стали невыносимо горячими. В глазах защипало. Мир затуманился и из глаз хлынули потоки слёз. Ганхилда сжала зубы и закричала… от боли, от страха, от разочарования… Она ведь уже успела понадеяться! Глупая! Какая же она глупая! Вся её жизнь была чередой неудач, боли и разочарований! А она, глупая, всё ещё надеется на чудо… И потому, так ей и надо!

Как вдруг, боль утихла.

– Ну же, давай! Открывай глаза! – нестройным, но одинаково нетерпеливым хором потребовали у неё три музы и распорядительница.

Ганхилда осторожно приоткрыла один глаз… и тут же поспешно открыла второй.

– О боги! – не веря своим «новым» глазам, прошептала она. – Я вижу! Я всё вижу! Всё-всё-всё вижу! – всё ещё не веря в происходящее она перевела взгляд на зеркало. Увидев своё отражение и убедившись, что ей вовсе не показалось, что она, и в самом деле, красавица, не в силах подобрать слова, она выдохнула: – Вы не представляете… Вы просто не представляете, что вы для меня сделали! – и из глаз девушки снова хлынули слёзы. Только на сей раз это уже были слёзы счастья. – Просто не представляете… – снова прошептала несчастная сирота, уже не ждавшая от этой жизни ничего хорошего.

– Возможно, не в полной мере, – улыбнулась Эльжбета, – но, мне кажется, что всё же представляю.

– И я тоже представляю! – заверила Ориндей.

– И я! – поддакнули Кирен.

– И потому хватит реветь! – несколько не в тему заявила Люсиль, однако её это ничуть не смущало. – А то размажешь ещё макияж! – озабоченно добавила она. – Он, конечно, магический, а потому очень и очень стойкий! Но ты так ревёшь, так трёшь и так возюкаешь пальцами и ладонями по лицу, что мне всё равно страшно!

– Ой, простите, – шмыгнув носом, пролепетала Ганхилда и тут же пообещала: – Я больше не буду.

Вот только пообещать, само собой разумеется, оказалось проще, чем выполнить. Едва только Ганхилда снова увидела себя в зеркале, как слёзы подступили вновь. Из-за уродливых окуляров с толстыми линзами, она столько лет мучилась комплексом неполноценности. А её, оказывается, обманывали…

Её все обманывали. И тётка, и её муж, и все до единого лекари, и, вполне возможно, также и кузины, и кузены. За что они все с ней так? Она ведь не сделала им ничего плохого. Никогда ничем не обидела. Никогда ни словом, ни полсловом не упрекнула деньгами, хотя знала, что семейство тёти живёт и процветает в основном за её счёт. Наоборот, всегда и во всём старалась помочь. О чём бы её не попросили, всегда старалась угодить, никогда и ничего при этом не прося для себя. Кроме возможности показаться очередному лекарю-окулисту. Точнее, очередному лекарю-лжецу. Если, конечно, те, кого тётка представляла ей как лекарей-окулистов, вообще были лекарями. Мысленно горько усмехнулась она.

Дабы унять, наконец, слёзы, Ганхилде пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Эльжбета ж тем временем отправила восвояси мастериц, поскольку хотела поговорить со своей подопечной наедине.

– Ганхилда, я хотела бы попросить вас быть осторожной, – начала она одновременно и с самого главного, и из далека.

– Да, конечно, я понимаю, – часто закивала девушка.

– Боюсь, что нет, не понимаете, – с сочувствующей улыбкой, возразила Эльжбета, которая с того самого момента, как обратила свое внимание на девушку, думала над тем, как бы покорректней сообщить ей о том, что смерти ей желает никто иной, а вырастившая и воспитавшая её тётя. – Я заинтересовалась вами и озаботилась мощным лекарским артефактом не только по доброте душевной, я хотела, чтобы вы поняли… – она замолчала, давая возможность своей подопечной самой прийти к необходимым для её выживания выводам.

И подопечная не разочаровала.

– Что меня всю мою жизнь обманывали? – с горькой иронией скорее констатировала, чем уточнила девушка.

– Да, это, – кивнула Эльжбета. – И кое-что ещё… – предчувствуя новый поток слёз, она тяжело вздохнула. – Я подозреваю, что вас отправили на этот отбор… именно на этот отбор, – с многозначительным нажимом повторила она и снова вздохнула, – чтобы получить возможность избавиться от вас, не потеряв при этом права на ваше наследство, – скороговоркой выпалила она и поспешила к девушке, дабы поймать её, если у неё от подобной новости вдруг подкосятся ноги.