Совершенно напрасно, к слову, поспешила.

У её подопечной не только не подкосились ноги, но девушка даже удивленной или особо расстроенной не выглядела.

– Думаю, что вы правы, – спокойно констатировала Ганхилда. – Даже не думаю, а знаю. С самого начала знала. И всё равно с радостью поехала на этот отбор, – с кривой улыбкой добавила она.

– С радостью?! – изумленно выгнула брови Эльжбета.

– Нет, нет, меня никто не бил, не домогался и даже не оскорблял. По крайней мере, в глаза мне никто никогда ничего обидного не говорил. Меня не морили голодом и холодом. Служанкой в собственном доме я тоже не была. Просто… как же вам это объяснить? Просто я жила практически в заточении. Свою комнату я, конечно, могла покидать. И гулять в саду мне никто не запрещал. Но на этом и всё. Дальше ни-ни. Уж поверьте мне, я пыталась, – грустно улыбнулась Ганхилда, – причём ни раз и ни два, а очень много раз. Однако снова и снова натыкалась на невидимую стену. Тётка, разумеется, объясняла наличие ограничивающего мои передвижения полога заботой обо мне. Я ведь мало того, что неспособная постоять за себя домашняя девочка, так ещё и почти слепая, – с явной иронией в голосе заметила она.

– Да уж, та ещё забота! – согласилась Эльжбета. – Я бы от такой заботы тоже куда-угодно сбежала бы! А как она, кстати, вся такая заботливая, объяснила отправку неспособной постоять за себя почти слепой, домашней девочки на отбор к Высокому лорду, жены и невесты которого мрут как мухи?

– Опять же заботой обо мне, – усмехнулась девушка. – Мне предложили, прежде чем испортить себе жизнь, уйдя в монастырь, хотя бы попытаться найти себе мужа. И я согласилась.

Ганхилда была счастлива.

Она, на которую всю её жизнь смотрели, в лучшем случае, с сочувствием, этим вечером то и дело ловила на себе восхищенные мужские и ревнивые женские взгляды. Она, которая ещё месяц назад даже и не мечтала о том, что однажды ей доведется побывать на настоящем балу, не просто была на балу, но и танцевала! Не очень умело и грациозно, поскольку танцевать тайком ото всех её учила мамушка, с которой в своё время репетировала танцевальные па мать Ганхилды.

Впрочем, судя по тому, насколько бойко её приглашали кавалеры, причём все, без исключения, даже по два раза, её не самые блестящие танцевальные навыки никого не смущали.

О она, глупая, боялась опозориться. Так боялась, что на полном серьёзе собиралась отказать, если вдруг кто-нибудь всё-таки пригласит её на танец.

Счастливо кружась в очередном танце, Ганхилда улыбнулась, вспомнив с каким ужасом она входила в этот зал. На ватных ногах, с бьющимся, словно планировало выпрыгнуть из груди, сердцем и ледяными руками.

Ганхилда была счастлива, невзирая на то, что графиня предупредила об угрожающей ей смертельной опасности, которая теперь, когда она выглядит такой красивой и счастливой, многократно возросла. И возрастёт ещё больше, как только тётка узнает, что Ганхилда решила срочно выйти замуж.

Разумеется, ей было страшно. Кому б не было в её ситуации?

Однако Ганхилда понимала, что госпожа дознаватель, коей оказалась распорядительница, права. Чтобы заставить нанятого тёткой убийцу сделать ошибку, его нужно заставить поторопиться.

При этом, на более сжатых сроках, а значит и на риске совершить ошибку, настоит сама же тётка, поскольку никакого другого способа воспрепятствовать намечающейся свадьбе, пока её племянница находится под опекой своего жениха, у неё не будет. Ибо, согласно Положению об отборах, законным опекуном участвующих в отборе кандидаток, на весь период отбора – является жених. Более того, согласно всё тому же Положению об отборах, в том случае, если жених – Высокий лорд, то он, являясь опекуном своих невест, имеет полное право, если на то будет согласие всех заинтересованных сторон, выдать замуж свою невесту за одного из своих вассалов.

Особую иронию судьбы Ганхилда видела в том, что, если у них всё получится и её всё-таки не убьют, то причиной провала планов жадной опекунши станет именно то «благоприятное» стечение обстоятельств, которое та планировала использовать как возможность не только безнаказанно избавиться от неё, но и не лишиться при этом её, Ганхилды, наследства.

Подумав о том, во что тётка и её семья превратили её жизнь ради того, чтобы не потерять доступ к её деньгам, девушка дала себе слово:

«Нет, уж дудки! Я выживу и точка! А посему больше никаких «если», никаких мыслей о смерти, никаких сомнений в себе. Тем более сейчас, когда у меня, наконец, появился шанс изменить свою жизнь! Появилось ради чего жить! К тому же, графиня Эльжбета пообещала, что меня будут постоянно охранять. И сама я буду очень осторожна!».

Решимость во что бы то ни было выжить, придала ей храбрости, а мужское внимание –уверенности в себе и даже некоторой бесшабашности. Ах какое это оказывается будоражащее кровь чувство – ловить на себе восхищенные взгляды. А комплименты… Ганхилда не выпила ни грамма алкоголя, но чувствовала себя совершенно пьяной. Не то, чтобы она знала по собственному опыту, как чувствуют себя совершенные пьяные люди, однако судя по тому, что она читала, все симптомы были налицо: и головокружение, и чувство, что ей море по колено; у неё горели щеки, ей хотелось петь и, конечно, же танцевать. И ещё ей хотелось обнять и расцеловать весь мир. Но она сдерживалась. И вела себя прилично. В том смысле, что не позволяла себе ничего из того, что не позволяли себе другие кандидатки в невесты. По крайней мере, Ганхилда очень надеялась, что ничего неприличного она себе не позволила.