Сильвия окинула меня взглядом, и мне показалось, будто я услышал какой-то резкий звук, описать который не смог бы. Что-то во мне сломалось.

— Я не должен больше видеться с тобой? — спросил я.

Она опустила глаза и сухо произнесла:

— Ты не должен больше искать меня.

Взяла сумку и ушла.

Я был уничтожен.

ДВАДЦАТЬ

Во время завтрака мне показалось, будто в кухне тише обычного, даже холодильник вроде бы перестал работать.

До встречи с Сильвией мне хорошо удавалось поддерживать отношения с женщинами на должной дистанции, и я научился определять расстояние, чтобы сводить риски на нет.

Все строилось на одном простом, элементарном правиле: ее жизнь не должна слишком переплетаться с моей, и наоборот. Я ни перед кем не отчитываюсь, ни от кого не завишу, и никто не зависит от меня.

В течение многих лет я верил в существование второй половинки — родственной души, человека, который по одной только этой причине легко вписывается в твою жизнь. Всякий раз, когда у меня не складывалось с женщиной, я говорил себе: «Просто это не та самая, забудь».

Подобная теория служила отличным оправданием, чтобы сохранять дистанцию и не позволять слишком уж вовлечь себя в чужую жизнь.

В следующие после нашего расставания дни я боролся с ощущением, будто мне совершенно нечем себя занять.

При том что прежде мы виделись с Сильвией не так уж часто, все остальное время было заполнено мыслями о нас с ней, а теперь, когда нас с ней не стало, меня одолевали мысли, которых я старался избегать.

Время шло, но рана не только не затягивалась, а становилась болезненнее. Мне было так плохо, что чужое веселье сильно досаждало.

По ночам я не мог уснуть, вертелся в постели. Пропал аппетит, но я все равно что-то ел, хотя бы потому, что обыденные действия создавали впечатление, будто все нормально.

Я сидел в тишине с вилкой в руках, что-то жевал, не чувствуя вкуса, на что-то смотрел, ничего не видя.

Иногда меня переполняла ненависть, ведь она не заслуживала всего того, что я хотел дать ей, не заслуживала и моего страдания. В такие минуты я сожалел, что не нашел слов, которые ранили бы ее.

Мне хотелось, чтобы и она испытала такую же боль, как я. Несправедливо, что плохо только мне, несправедливо, что она не нуждается во мне, чтобы продолжать жить и быть счастливой.

Я понял в эти дни, что значит быть вне себя, именно так я себя и чувствовал. Я уже не знал, кто я, и не знал, что сделать, чтобы вернуться в себя.

После Вероны Оскар не забрал у меня рекламную кампанию фирмы Адзолини.

— Теперь разберись с этой чушью, которую придумал. Ты сотворил ее, ты и распутывай. Жду от тебя идею настолько великолепную, что она заставит Адзолини забыть о том, как ты рассмеялся ему в лицо. И кончай с этими «каччаторини» в космосе.

Еще пару месяцев назад в подобном случае я работал бы день и ночь, чтобы показать Оскару, на что способен, а теперь не мог сконцентрировать внимание даже на смете.

Меня ничто не интересовало, кроме Сильвии, и все мысли были заняты только одним — как вернуть ее.

Я был убежден, что стоит только поговорить с ней, и я смогу убедить ее изменить наши отношения, что женщина, с которой я занимался любовью, болтал обо всем на свете, проводил чудесные часы, никуда не делась, возможно, просто спряталась за собственными страхами.

Я отправил ей сообщение:

«Мне необходимо поговорить с тобой».

Ожидая ответа, не выпускал телефон из рук в течение двух часов. В конце концов позвонил ей. Она не ответила. Я не заслуживал такого с собой обращения.

В конце концов, мне следовало просто плюнуть на это, но ее молчание как никогда разозлило меня, и я стал беспрерывно звонить ей.

После десяти вызовов она все-таки ответила. Я не ожидал услышать ее голос и промолчал. Даже злость, казалось, улетучилась, она холодно произнесла:

— Не осложняй дело.

— Мне нужно видеть тебя, нужно поговорить с тобой.

— То, что мы должны были сказать друг другу, сказали. Остается только принять эту ситуацию и двигаться дальше. Мне это тоже нелегко.

Я немного обрадовался, услышав, что ей тоже тяжело.

— Но мы должны поговорить.

— Нет смысла настаивать, только осложним все.

Ее слова перечеркнули надежду, какую я возлагал на этот звонок. Продолжать разговор по телефону было бессмысленно.

Мы попрощались, и она отключилась. Я замер и еще долго сидел на диване, не в силах двинуться с места.

Приходилось примириться с неизбежным.

Все следующие дни меня мучили воспоминания о том, как мы встречались, какие пережили чудесные, полные любви минуты.