Это сделали люди. Люди! Такие же, как он или она!

Флэй стиснул подлокотники стула руками до дрожи в пальцах. Еле сдерживался, чтобы не закричать. Злоба заставляла его кровь кипеть. Сам он сопел натужно. Хотелось расправиться с проклятыми канцелярами за содеянное.

Как если бы возмездие всё повернуло вспять. Как если бы сам Альдред ни приложил свою руку к случившемуся, пусть и косвенно.

– Изуверы… Нелюди… – скрежетал зубами ренегат.

Он стал красным, как рак, от гнева. Глаза исторгали пламя Эреба. На висках вздулись жилы. Желваки напряглись. Альдред пытался вырваться, но всё без толку.

Выглядел пленник забавно в представлении туннельных крыс. Посмеялись над ним от души, а в том числе – и Верховный Канцеляр.

Буассар улыбнулся заговорщически, наблюдая за потугами воришки. Вздохнул снисходительно. Если бы Альдред Флэй знал, через что суждено пройти уже ему самому, он бы не сотрясал воздух понапрасну, а сберег бы силы. Они ему еще понадобятся. Но портить интригу отец Жермен не стал, ведомый собственным удовольствием.

– Марго! – взывал ренегат несмело. – Марго, ты слышишь меня? Ответь. Марго!..

Слышала, раз никто к ней в уши не лез расширителями да скальпелями. Только отреагировать ей стоило титанических усилий.

Застрельщица не произнесла ни слова, лишь промычала что-то гулко нечленораздельное. Как если бы её мозги сплавились в фондю, либо же бедняжке отчекрыжили добрую половину языка.

– О, мать честная… – Альдред всё понял.

Естественно, подрезали. Не столько из практических соображений, сколько жажды лишний раз упиться девичьей кровью.

По коже его фигурально побежали мурашки. Он пропускал неволей через себя все те муки, которые претерпела Мезар.

Всему виной эмпатия, проявившаяся куда сильнее, чем обычно. И её боль отдавалась фантомным эхом в его собственном теле.

Ренегат поймал себя на шальной мысли. Ещё не так давно, в бытность репрессором, Флэй занимался ровно тем же самым по отношению к магам. Вот только во всём знал меру. Не причинял боли больше, чем было нужно для задачи, поставленной перед ним. И тем не менее, Альдреда тошнило от самого себя прошлого.

Ему было жаль, что он стал частью этого круговорота чрезмерного насилия.

Сейчас. Но не тогда. Тогда для него это было нормой.

В какой-то степени работа даже приносила извращенное удовольствие.

Туннельные крысы поиздевались над бедняжкой всячески. А когда от лица Марго ничего, по сути-то, и не осталось, душегубы спустились чуточку ниже.

Об этом свидетельствовало бурое пятно, севшее на колючее платье из мешковины. Кровь брала свое начало в зоне декольте и спускалась вниз, к животу и бёдрам.

Застрельщица её потеряла с избытком. В пользу того говорило общее, вялое состояние. Металлический смрад, сопутствовавший сырной вони гниения.

Глаз Флэя дёрнулся непроизвольно. У него в голове не укладывалось, как Буассар и его ассистенты-вырожденцы могли до такого опуститься. На самом деле, легко и просто…

Женщинам зачастую приходилось особенно несладко в инквизиторских казематах. Любили их помучить. Если особа попадала к канцелярам, пиши пропало.

Она быстро начинает жалеть. Не столько о причастности к ереси или же просто вызывающем поведении, которое и послужило поводом для заточения, нет. Больше о том, что вообще родилась в таком теле.

Более сложном, нежели мужское, и оттого чрезмерно уязвимом перед больной фантазией карателя. Женская анатомия прямо-таки раскрепощала туннельных крыс, преподнося им целое поле для экспериментов – пахать, не перепахать.

Гнусное обращение и игнорирование самого определения человечности образовались не на пустом месте. В Дюжине Столпов из раза в раз, прямо или косвенно, прекрасную половину человечества выставляли в не лучшем свете.

Пророки рисовали их заведомо нечистыми, чрезмерно эмоциональными. Оттого – несовершенными созданиями, чье существование от начала и до конца пронизано грехом, грязью телесной и духовной. Не бывает худа без добра в Равновесном Мире, и бесспорным материнским добродетелям сопутствовали соразмерные пороки.

Так, создавалось искаженное впечатление, будто сам факт женского бытия – вынужденная мера. Ради продолжения рода людского, уравновешивания начал Света и Тьмы. И не более того!

Светлейшая непогрешима и благодатна, то ли дело простые смертные копии, лишь воссозданные по ее образу и подобию.

Клирики охотно тиражировали представление о женщинах, как о сомнительных спутницах истинных, «первичных людей». То есть, мужчин.

Приукрашивали действительность. Нагло врали. Концентрировали в мирянах злобу и излишнее пренебрежение к своим избранницам.