К счастью для своего психического здоровья, Уилкинс был целыми днями занят, как занимаясь собственным исследованием, так и выступая в роли правой руки Рэндалла. Он с головой ушел в тему ДНК. Для начала изучил работу Освальда Эвери и вслед за Уотсоном и Криком проникся уверенностью в том, что не белки, а ДНК является носителем генетической информации. В его интеллектуальной жизни все наконец сложилось. Теперь путь был ясен. Его пленила биофизика, а конкретно – структура и функции биологических макромолекул {163} .

Будучи подчиненным своего руководителя, Уилкинс не был вполне свободен в работе. Как это часто бывает в научной лаборатории, где существует определенная иерархия, все направления исследований контролировал один человек – Рэндалл. Каждое утро Уилкинсу приходилось выслушивать его сетования на ход проекта изучения ДНК. Он изо всех сил старался сохранять невозмутимость, но скоро ему надоели небрежный стиль руководства и требование обязательно указывать имя Рэндалла среди авторов, причем зачастую на первом месте, во всех статьях, которые готовил Уилкинс. Все чаще между ними вспыхивали бурные разбирательства по вопросам экспериментов и ресурсов. Истоком конфликта было желание Рэндалла руководить деятельностью лаборатории, касающейся ДНК, хотя бремя административных дел не позволяло ему самому делать сколько-нибудь существенную часть работы. Раздраженный вечной нехваткой времени, он дергал Уилкинса, который из-за всего этого прозвал лабораторию «рэндалловским цирком». Уилкинс охарактеризовал взаимоотношения с Рэндаллом так: «Я почитал и уважал его, но не скажу, что он был мне симпатичен» {164} .

Больше года Уилкинс пытался вызывать мутации в ДНК ультразвуком, а также воздействовал ультрафиолетовым и инфракрасным излучением в надежде сделать ее видимой под микроскопом. Не добившись существенного прогресса, он посоветовался о дальнейших шагах с Джоном Кендрю из Кембриджского университета и кое с кем из биологов Королевского колледжа в Лондоне и Океанологической станции в Плимуте. В начале 1950 г. Уилкинс применил метод рентгеновской кристаллографии к образцам ДНК из ядер клеток вилочковой железы теленка. Источником материала послужили потроха со скотобойни; этим добром, законсервированным в банке от варенья в растворе изопропилового спирта и соли, щедро снабдил Уилкинса химик Рудольф Зигнер из Бернского университета. По словам Уилкинса, присланные Зигнером 15 граммов драгоценной субстанции выглядели «точь-в-точь как сопли». С каждым днем он все более ловко выделял оттуда волокна длиной 10–30 микрон, поразительно однородные по структуре и потому превосходно подходящие для кристаллографического анализа. Присланные Зигнером заветные образцы были принципиально важным, хотя и забытым ныне вкладом в открытие молекулярной структуры ДНК {165} .

Хотя Уилкинс раздобыл этот потрясающий материал для исследования, Рэндалл поучал и ругал его за слишком долгое отсутствие результатов, не принимая во внимание, что рентгеноструктурный анализ требует мастерства, овладеть которым удастся едва ли быстрее, чем научиться играть на скрипке. К весне 1950 г. он потерял терпение и стал искать профессионального кристаллографа, чтобы поручить ему проведение рентгеновской кристаллографии в своей лаборатории. Он остановил свой выбор на тридцатилетней Розалинд Франклин, которая окончила аспирантуру по физической химии в Париже, занималась кристаллографическим анализом угля и была готова вернуться в родной Лондон, чтобы изучать этим методом биологические структуры.

С ранних лет Розалинд Элси Франклин чувствовала, что она «другая», что отличается от избалованных братьев и сестры, отличается от всего своего обеспеченного еврейского семейства финансистов и филантропов, отличается от других девочек в школе, увязших в ограниченном укладе женской жизни, бытовавшем в начале XX в. И уж вовсе не имела она ничего общего со странно выглядевшими и говорившими Ostjuden – евреями-беженцами из Восточной Европы, селившимися в лондонском Ист-Энде {168} . По мнению Джеймса Уотсона, своеобразная натура Розалинд была обусловлена ее принадлежностью к высшим слоям общества {169} . В этом соображении есть рациональное зерно, но богачи, в кругу которых вращались Франклины, были преимущественно евреями.

Мать Розалинд, Мьюриэл, происходила из видной англо-еврейской семьи Уэйли, давшей немало крупных юристов, финансистов, поэтов и политических деятелей. В 1835 г. родственник семейства Уэйли Дэвид Соломонс стал первым евреем, избранным на должность шерифа Лондона, однако занять ее ему не позволили из-за обязательного условия – христианского вероисповедания. Соломонс преуспел также в палате общин (1851 г.) и на посту лорда-мэра Лондона (1855 г.); на этих поприщах он тоже был первым евреем.

Хотя Франклины давно были банкирами, их история вовсе не сводилась к накоплению фунтов, шиллингов и пенсов. Согласно семейной летописи, составленной дедом Розалинд с отцовской стороны, Артуром, Франклины происходят по прямой линии от царя Давида {170} . Если оставить в стороне притязания на принадлежность к царскому роду, генеалогическое древо Франклинов могло похвастать несколькими выдающимися раввинами. В их числе был раввин Иегуда Лёв бен Бецалель Пражский (1512(?)–1609), знаток Талмуда и Каббалы, создавший, по преданию, Голема – искусственного человека из глины для защиты пражского гетто от антисемитов. К легенде о Големе восходит, вероятно, роман Мэри Шелли «Франкенштейн», вышедший в свет в 1818 г. {171}

В 1763 г. семья Френкель эмигрировала из немецкого города Бреслау в Лондон и стала называться на английский манер Франклин. В те времена во всей Англии жило менее 8000 евреев. Артур Франклин любил хвастаться, что трое из четырех его бабушек и дедушек родились в Британии, что должно было служить доказательством давности проживания там Франклинов. Не так глубоко укорененные на английской земле, как евреи-сефарды, бежавшие от испанской инквизиции в 1478 г., и не такие богатые, как клан Ротшильдов, Франклины тем не менее относились к еврейской элите Британии – тесному союзу «избранных», кровь и деньги которых циркулировали в узком кругу, время от времени принимавшем кого-либо достигшего высокого положения или богатства (Беддингтона, Монтегю, Франклина, Сассуна) и вновь замыкавшемся {172} .