В истории современного Израиля также много представителей семьи Франклин. Сестра отца Розалинд, Хелен Каролайн Мэйми Франклин-Бентвич (1892–1972), будучи активной участницей феминистского движения, в 1920-е гг. организовывала школы медсестер, центры искусств и другие социальные программы. Ее муж Норман в 1920–1931 гг. был генеральным прокурором подмандатной Палестины; его отец Герберт – юрист, специализировавшийся в области авторского права, один из первых последователей Теодора Герцля в Англии, выдающаяся фигура начального этапа сионизма. Самым видным представителем семейства стал двоюродный дед Розалинд, Герберт Луис Сэмюэл (1870–1963), удостоенный титула виконта. В 1915 г. он написал секретный меморандум британскому кабинету министров, в результате чего в 1917 г. появилась Декларация Бальфура, где впервые была сформулирована идея «национального дома для еврейского народа» в Палестине. В 1920 г. за три недели до рождения Розалинд его назначили первым верховным комиссаром Палестины {173} .

С раннего детства Розалинд отличалась от старшего брата Дэвида, двух младших братьев, Колина и Роланда, и младшей сестры Дженифер тихим голосом, внимательностью к окружающим и глубиной суждений. Крайне ранимая, особенно если чувствовала пренебрежение или несправедливость к себе, в ответ она уходила в себя. Ее мать Мьюриэл, живое воплощение традиционной еврейской жены, через десять с лишним лет после смерти Розалинд написала: «Если Розалинд расстраивалась, то как бы сворачивалась в клубок – как морская анемона, если коснуться ее щупалец. Она скрывала свои горести, а от трудностей замыкалась и погружалась в печаль. В ее школьные годы я сразу понимала, что в школе что-то стряслось, по ее молчанию по возвращении домой» {174} .

За ранимостью Розалинд часто оставались незамеченными ее скрытые до поры дарования. В 1926 г. тетя Мэйми, описывая мужу поездку на побережье Корнуолла вместе с братом и его семейством, замечательно изобразила шестилетнюю Розалинд: «Она пугающе умна – все свое время проводит, решая для развлечения арифметические задачки, и неизменно получает верный результат» {175} . А вот какова Розалинд с точки зрения Мьюриэл: «Необычайно яркая натура, очень сильная, блестящая – блестящая не только в интеллектуальном, но и в духовном смысле» {176} . Последнее слово предоставим самой Розалинд. Когда ей было одиннадцать лет, мать познакомила ее, так сказать, с наукой, объяснив механизм проявления фотографий, вскоре после чего девочка сказала: «У меня от этого внутри все перевернулось» {177} .

«Всю жизнь Розалинд точно знала, куда движется, – утверждала Мьюриэл. – Ее взгляды были четкими и однозначными» {178} . Уже в подростковом возрасте Розалинд отличалась острым языком и умела за себя постоять. Она никогда не боялась выразить другим людям свою неприязнь или несогласие, особенно в том, что касалось науки. Для тех, кого любила, была идеальным товарищем – занятным, озорным и проницательным, но становилась совершенно другой с теми, кто так или иначе ее разочаровал или казался ей не дотягивающим до должного уровня. Мьюриэл прекрасно знала, какой убийственно резкой может быть ее дочь, как сильно может унизить того, кто слушает ее с меньшим, чем у матери, великодушием: «Ненависть Розалинд, как и ее дружба, были вечными» {179} .

Как многие одаренные молодые люди, Розалинд Франклин ошибочно полагала, что интеллектуальность и быстрое логическое мышление, свойственные ей, есть у всех и везде. Она с трудом выносила посредственность, что часто затрудняло ей общение и профессиональное развитие. «Нелепости ее бесили», – заметила Энн Сейр. На подобных людей и обстоятельства она реагировала яростным и непреклонным негодованием {180} . По словам Мьюриэл, те, кого Розалинд считала недостаточно умными, раздражали ее до безумия: «Она все делала эффективно и совершенно не понимала, почему другие не способны работать так же методично и компетентно. Категорически не мирилась с благодушным разгильдяйством и терпеть не могла дураков».

Розалинд росла в лондонском районе Ноттинг-Хилл, где в те времена сосредоточилась община состоятельных английских евреев. Франклины были богаты, но избегали показной роскоши. Мьюриэл скрупулезно следила за расходами семьи, чтобы уложиться в строго ограниченную сумму, которую муж выдавал ей по понедельникам. Эллис Франклин отказался от излишеств, которые легко мог себе позволить, скажем второго дома или водителя, и предпочитал ездить на метро в Сити, где работал в семейном частном торговом банке. Выходные семья проводила вдали от любопытных взглядов в имении его родителей в деревне Чартридж в графстве Бакингемшир (их дом обновил тот же архитектор, который создал фасад Букингемского дворца) {181} .

Жизнь Франклинов определялась семейными узами, соблюдением приличий и любовью ко всему английскому. Эллис и Мьюриэл Франклин внушали своим детям, что важно получить образование и заботиться о тех, кто нуждается. Любимой благотворительной организацией Эллиса Франклина был Рабочий колледж на Краундейл-роуд возле железнодорожной станции Сент-Панкрас в Лондоне, основанный в 1854 г., чтобы сблизить рабочую молодежь с образованными сверстниками. Там предлагались всевозможные учебные программы, от экономики и геологии до музыки и крикета; Эллис Франклин был заместителем директора и долгое время преподавал основы электричества и электротехнику {182} .

Для Франклинов также была важна глубокая иудейская вера. Семья регулярно посещала службы в Новой Уэст-Эндской синагоге в Бейсуотере. Эллис участвовал в ее финансировании, а затем реорганизации на принципах ассимиляции. Идея заключалась в том, что иудейство – это религия, а не национальность и английские евреи – англичане в той же мере, что и остальные англичане {183} . Однако в эпоху, когда евреи считались особым народом и были далеко не всегда приемлемы для местного населения, члены семьи Эллиса Франклина – как бы хорошо они ни ассимилировались в британскую жизнь – оставались чужаками, отделенными от тех, на кого стремились походить. Стереотипы очень живучи, а в то время большинство англичан судили о евреях по шекспировскому Шейлоку, обсчитывающему покупателей-христиан, или диккенсовскому Фейджину, обращающему сбежавших из дома мальчиков в карманников. Как отметил в 1945 г. Джордж Оруэлл, в Великобритании насчитывалось всего 400 000 евреев, что составляло около 0,8 % населения, и почти все они жили в нескольких крупных городах. По его мнению, в Англии больше антисемитизма, чем хотят признать, и война это подчеркнула, а враждебность к евреям, по сути, совершенно иррациональна и не поддается никаким доводам {184} . Став взрослой, Розалинд также вынуждена была смириться с тем, что не является «англичанкой в той же мере, что остальные англичане». Она была не только одной из немногих женщин среди британских физиков, но и еврейкой, проникшей в башню из слоновой кости, где хозяйничали христиане. Гендерное неравенство, сложный характер, неявный антисемитизм в британских академических кругах – все это обрекло бы Розалинд Франклин на неудачу, если бы не ее блестящее дарование.