– Да хранит тебя мудрость Чомбе, благородная госпожа. Чем я, бедный лудильщик, могу быть тебе полезен?

– Скажи, как далеко отсюда до ближайшей заставы. Я еду в Луншунь и хотела бы сменить лошадей.

– Сожалею, госпожа, но отсюда до самого Луншуня нет никаких застав. Если же вам надо сменить лошадей, то в трёх линах отсюда находится постоялый двор, попробуйте спросить у тамошнего хозяина.

– Хорошо, ступай.

Старик вновь поклонился, надел шляпу и двинулся дальше, а Тармулан, подобрав покороче повод заводной лошади, тронулась вперёд. Она решила, что раз уж впереди не было никаких застав, то будет лучше ехать верхом. Ну, а если кто и прицепится к ней, то она сможет, либо ускакать, либо отбиться. Хотя затевать драку на глазах у многочисленных свидетелей было крайне нежелательно.

Расчёт Тармулан полностью оправдался. К вечеру безо всяких помех она доехала почти до самых предместий Луншуня, хотя и опоздала к закрытию городских ворот. Как назло, к этому времени небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождик, вынудив Тармулан искать пристанище на ночь.

На постоялый двор она не пошла. Вместо этого она нашла стоявшую на отшибе одинокую хижину и попросилась переночевать. Хозяйка, одинокая вдова-кулбуска с тремя детьми, за пару медяков предоставила в её распоряжение пустой сарай и дала немного сена для лошадей. Ещё, чтобы не сидеть в темноте, Тармулан выпросила у неё масляную лампу.

Расположившись, Тармулан поужинала и решила, как следует изучить все свои пожитки, да заодно подсчитать, сколько у неё денег. Разбирая доставшуюся ей добычу, Тармулан вначале не обратила внимания на медную пластину, которую она забрала у брата Мозерса. Золота и серебра у неё теперь было более чем достаточно, и она даже сначала хотела выкинуть её, но потом тайгетку разобрало любопытство: зачем это ченжер таскал её с собой?

На пластине были выбиты какие-то странные знаки-руниры. Надпись шла от края пластины и, закручиваясь спиралью, заканчивалась большим знаком, расположенным в самой середине. Странно, пластина не была похожа на гадальную карту, какие используют звездочёты, иначе бы тут где-нибудь были нарисованы знаки звёзд. Больше всего эта штуковина походила на скрижаль, какие вешают в храмах у жертвенных алтарей.

Рассматривая руниры, Тармулан сначала приняла их за ченжерское письмо, но потом, внимательней приглядевшись, она поняла, что это древняя тайгетская грамота. Она была искренне удивлена. Насколько ей было известно такая письменность вот уже четыреста лет, как вышла из употребления.

Любопытствуя, она решила прочитать, что здесь написано. Однако это оказалось не так-то легко. Некоторые руниры, из которых состояла загадочная надпись, она видела впервые в жизни. Другие она некогда встречала в старинных рукописях, хранившихся в родовом замке её деда, но что они обозначают, она не знала. И лишь часть из них были знакомы ей по священным текстам тайгетских молитв. Наверняка какой-нибудь тайгетский монах или отшельник смог бы прочитать ей эту надпись, но откуда же ему было здесь взяться?

Тармулан задумалась. Она чуяла, что надпись на пластине содержит какие-то очень ценные сведения. Тот ченжерский жрец вряд ли вообще мог знать тайгетскую грамоту, а уж тем более старинную письменность, о которой забыли и сами тайгеты. Однако не зря же он держал её при себе. Значит, и ей нужно было сохранить пластину. Она решила, что как только обустроится в Луншуне, то немедленно займётся разгадкой этой тайны.

Глава 8

Как не хотелось Тармулан расставаться с лошадьми, а пришлось. Вдова-кулбуска, у которой она остановилась переночевать, принесла ей утром на завтрак несколько свежеиспечённых лепёшек и кувшин холодного молока. Она-то и рассказала Тармулан, что нынче городская стража задерживает всех верховых, включая даже самих кливутов. Соседка, говорила ей, что это будто бы из-за гонца мятежников, перехваченного прошлой ночью Тайными Стражами. Потому-то Тармулан продала своих лошадей местным барышникам за полцены, а сама, наняв за четыре гроша кулбуса-носильщика, двинулась в город.

Миновав городские ворота Луншуня, Тармулан оказалась на главной улице города, застроенной храмами, купеческими особняками и дворцами вельмож. Пройдя вверх по ней примерно треть лина, свернула вправо на узкую улочку, вдоль которой стояли двухъярусные дома, принадлежащие простым горожанам.

Здесь Тармулан отпустила носильщика. Подхватив свои вещи, она на ближайшем перекрёстке повернула налево и очутилась в запутанной сети кривых переулков. С каждым шагом они становились всё грязнее и уже. Здесь всегда царил полумрак, и только на перекрёстках, куда попадали прямые солнечные лучи, было относительно светло.

Любой чужак, мог здесь легко заблудиться, но Тармулан уверено двигалась вперёд, определяясь по знакомым ей приметам. Вскоре она оказалась в переулке, который был несколько шире остальных и оканчивался глухим тупиком. Здесь было почище и не так сильно воняло помоями. С каждой стороны стояло по три больших дома.

Тармулан остановилась напротив второго дома, располагавшегося по правой стороне переулка, и постучалась в дверь. Краем глаза она увидела, как на втором ярусе в доме напротив едва заметно колыхнулась тёмная занавесь, закрывающая окно. Любой другой на её месте не обратил на это никакого внимания, но Тармулан знала, что там прячется лучник, готовый пустить стрелу в спину незваному пришельцу.

– Кого ещё там принесло? – донеслось до неё недовольное ворчание. В двери открылось маленькое окошечко, и налитый кровью глаз уставился на Тармулан. Увидев его, она слегка приподняла бровь, как бы выражая удивление оказанным ей приёмом. Окошечко тут же захлопнулось, а в следующее мгновение послышался скрип отодвигаемой задвижки.

В проёме показался крепкий, плотно сбитый мужчина, со свирепым лицом, одетый в холщовую тунику, поверх которой был накинут короткий плащ.

– Да хранят тебя боги, благородная госпожа,– произнёс он, кланяясь и пропуская Тармулан внутрь дома. Робость, звучавшая в его голосе, никак не вязалась с его видом.