За всю мою сознательную жизнь папа ни разу не сказал, что любит меня. И это очень меня мучило. Мне нужно было это услышать! Однажды я сама спросила об этом, когда надолго уезжала из родительского дома. Родители провожали меня на самолет, и я, понимая, как долго мы теперь не увидимся, обняла маму, затем папу и в сердцах выпалила ему:

– Папа, я люблю тебя!

Отец промолчал. Я выждала паузу и, как маленький наивный щенок, заглядывающий в глаза прохожему в надежде, что тот его приютит, спросила:

– А ты меня любишь?

Отец отрезал, как лезвием ножа:

– Нет, – и усмехнулся.

Я в тот же момент бросила взгляд на Мишу, он прошептал: «Это шутка» – и успокоил меня добрым взглядом, но меня ответ отца разбил. И эту щель в сердце я смогла закрыть только спустя много лет, когда поняла, что отец – сам о-о-очень недолюбленный ребенок. Он не умеет говорить слова любви, потому что эту родительскую любовь не проявляла к нему его мама, к которой тоже не проявляли любовь ее родители. И этот наследственный ком недолюбленности передается из поколения в поколение, оставляя грубые болящие отпечатки на сердце.

Это воспоминание об отце еще долго лежало на самой дальней полке памяти, в разделе «Больное, не трогать», но периодически я вытаскивала его, чтобы прожить заново, проплакать и понять: я не виновата в том, что мои вводные условия такие, как есть, и что у меня сформировались такие программы поведения. Но ТОЛЬКО Я могу их изменить. Лишь я могу себя долюбить, достроить те части, которые не возродились в детстве. Отец не должен решать за меня мои болящие вопросы. Только я могу это сделать и, что самое главное, очень хочу.

Я пыталась заслужить любовь Миши так же, как и любовь отца. Я стремилась во всем быть идеальной: надевала дома самое красивое белье, готовила вкусные ужины, была милой, понимающей, подстраивающейся и преданной девушкой – делала все, чтобы показать, что достойна быть рядом. Я смотрела нелюбимый футбол, чтобы провести время вместе, готовила то, что хотел он, и не покупала себе платья без его одобрения.

– Детка, возьми то, которое нравится тебе, тебе же носить, – говорил Миша.

– Но я хочу, чтобы тебе нравилось! – отвечала я.

Самое грустное – я ощущала, как буквально выпрашиваю любовь по капле. С робкой надеждой я заглядывала в глаза Мише и спрашивала: «Ты меня любишь?» В те полсекунды, пока он открывал рот, чтобы ответить свое обычное «Да, малышка», внутри себя я переживала маленькую смерть. А что, если он скажет «нет», как когда-то сказал отец? Кажется, я бы рухнула в пропасть такой величины, которую даже сложно представить. Упала бы в свой самый большой парализующий страх!

Мы с Мишей продолжали жить вместе, но под ногами дрожала земля, пропасть становилась все глубже, непониманий стало больше, а чувство раздражения уже не прикрывалось ничем. Чтобы укрепить свои позиции, еще раз показать, какая я молодец, и чтобы отвлечься от отношений, я решила заняться репетиторством английского в свободное от работы время. Это приносило мне истинное удовольствие, но времени катастрофически не хватало. Я жонглировала обязательствами: постоянная работа, мой домашний клуб английского, мелкие домашние заботы – и все это улыбаясь, делая вид, что мне абсолютно не в тягость! Все легко! Смотри, как я могу, – доказывала в очередной раз эта малышка, – я лучшая женщина на Земле, Миша! Я супервумен и даже не устаю! Ты любишь меня?

Работая 24/7, будто где-то у меня еще восемь жизней, как у кошки, я ждала восторгов: «Ах, какая у меня женщина!» – а получила что-то вроде:

– Давай, малышка! Я в тебя верю.

Что ж, ну раз верит, надо соответствовать! Вскоре я перетасовала карты, ушла из IT-компании, на свои деньги открыла полноценный клуб английского, где работала за всех: была и директором, и маркетологом, и преподавателем, и даже уборщицей. Приходившие люди стали моим приоритетом, очень хотелось стараться для них, поэтому я продолжала жать на педаль газа и не останавливалась.

Через пару месяцев о моем клубе знал уже весь город. У нас появилась очередь на обучение, я начала брать на работу других преподавателей, чтобы захватить планету. Я не учла только одного: все дело держалось на одной атомной станции – моей, а ее ресурсы ограничены.

Я начала сгорать быстрее, чем бенгальский огонь. Это автоматически отразилось на моем энтузиазме на уроках, у меня не было возможности брать больше учеников, к другим преподавателям ученики перестали записываться, выручка становилась меньше, аренда съедала большую ее часть, настроение падало, запал и желание иссякали с каждой минутой. Я была без сил.

Я пришла к Мише, надеясь на помощь и желая услышать его мнение, которое тогда мне было важнее своего собственного. Он сказал:

– В IT деньги приходят гораздо проще, так зачем же убиваться? Может, тогда вернешься в IT?

Клуб английского просуществовал полтора года, но его пришлось закрыть, а мне – признать горькое поражение. Я чувствовала, что мы стали еще дальше друг от друга, несмотря на то что я буквально выпрыгивала из штанов, чтобы доказать Мише, что я – клад! Джекпот! Бриллиант! Мало того, что я полюбила парня на коляске, я еще и красивая, умная, сексуальная, старательная, и зарабатываю, и полна амбиций… Почему же он этого не видит? И не находила ответа.