Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ
ЛИСТОК ЧИНАРЫ
Рассказ
1
Все началось с того, что Иван Пушкарь сорвал с чинары этот злополучный листок. Нет, пожалуй, немного раньше - когда ефрейтор Клевакин заметил на дозорной тропе две человеческие фигуры. И даже еще раньше...
Началось с того, что Баринову, нашему капитану, так и не удалось прилечь после беспокойной ночи. Не успел он стянуть с себя пропотевшую гимнастерку, как позвонили из отряда: часам к двенадцати на заставу приедет фотокорреспондент "Огонька", будет снимать для журнала.
– Ты уж смотри там, не подкачай, - предупредили Баринова.
"Не подкачай" - значит, сам встреть гостя, сам обо всем расскажи и все покажи. Корреспонденты "Огонька" не так уж часто посещают границу. Но сегодня капитану было не до гостей. На рассвете, когда он хотел немного соснуть, дежурный поднял заставу в ружье (пятый раз за эту неделю!), и пришлось бежать в Кривое ущелье, где кто-то оставил следы. Следы оказались медвежьи, но все равно... Мы вернулись измотанные, злые, а капитан только и мечтал соснуть хоть пару часов.
Он потер пальцами воспаленные веки и тихо выругался. "Поспишь тут"... Но, будучи человеком рассудительным, резонно решил: какое дело столичному корреспонденту до того, что через границу шатаются медведи? К тому же, какому начальнику не хочется представить свою заставу в наилучшем виде? А наш капитан был немножко тщеславен.
Когда мы все поднялись, аврал был в полном разгаре. Дневальные мыли полы и подметали двор, на кухне повар поджаривал медвежатину, а всем нам было приказано побриться и подшить чистые подворотнички, надраить пряжки и пуговицы. Мы, конечно, узнали, почему разгорелся сыр-бор, и старались вовсю. Первым навел на себе блеск ефрейтор Николай Клевакин, любимчик начальника заставы. Был он и без того видным парнем, а тут в отглаженной гимнастерке, со всеми значками и медалями выглядел как новенький полтинник. И только Иван Пушкарь стыдливо улыбался и лениво отмахивался:
– Да ну, зачем все это?..
Он так долго возился со своими пуговицами, что Клевакин сострил:
– Эй ты, святая богородица, в рай опоздаешь!
На что Пушкарь добродушно ответил:
– Успею...
К двенадцати часам все было готово к встрече, но корреспондент где-то задержался. Не приехал он и через час и через два.
Жизнь на заставе не останавливается ни при каких обстоятельствах. Настал срок - и дежурный объявил:
– Клевакин и Пушкарь, за получением боевого приказа!
– Пошли, богородица, - вздохнул Клевакин, - так и не удалось тебе сфотографироваться.
– А я и не думал. Больно нужно...
– проговорил спокойно Пушкарь.
– Ладно, ладно, не скромничай, - похлопал его по плечу Клевакин, тоже мне красная девица.
Пушкарь приехал к нам недавно и еще не освоился на новом месте. Держался в стороне, стеснительно улыбался по любому поводу, а когда открывал рот, то ляпал с простодушием неимоверным. На этом сходство его с "красной девицей" кончалось, если не считать того факта, что родился он в городе Суздале, на что и намекал Клевакин в своих подковырках. Пушкарь был богатырского роста, с добродушным румяным лицом и огромными красными ручищами. Подтянутый, хрупкий Клевакин приходился ему по плечо.
Получив приказ, они вышли с заставы. Стоял жаркий солнечный день. От эвкалиптов и кипарисов падали короткие четкие тени. Пограничники прошли мимо садов, мимо огромной чинары, растущей у самой границы, и стали взбираться по тропе в гору, где стояла центральная вышка. Там им предстояло нести службу до наступления темноты. На склоне горы, в зарослях, мерно позвякивали бубенчики. Это паслись коровы, еле заметные в кустах и травах. Пастуха нигде не было видно.
– А зачем у них бубенчики?
– спросил Пушкарь.
Клевакин усмехнулся:
– Ясно-понятно! Чтобы не спутать ночью, человеки это шубуршатся в кустах или колхозные коровы.
– А-а...
– Бе-е!..
– передразнил Клевакин.
Он был раздражен и срывал свое раздражение на товарище.
По деревянной скрипучей лестнице Пушкарь поднимался сильно волнуясь: впервые в жизни ему предстояло вести наблюдение с вышки. Была вышка и на морском пограничном посту, где он полгода служил до назначения на эту заставу. Но там разве граница? Куда ни глянь - море и курортные пляжи. А тут - как на фронте.
Впервые он видел так близко от себя и проволочные заграждения, и притихшую деревню на той стороне, и диковинную высокую мечеть, и военный пост, возле которого прохаживался часовой. То, что для всех нас было давно привычным, Пушкарю казалось таинственным и враждебным.
– Вот это да-а!..
– вырвалось у него.
– Что да-а?
– переспросил Клевакин, хотя мог бы и не переспрашивать.
– Да все это...
– Пушкарь умолк. Пространнее он не умел выражать свои чувства.
– Да, брат, это тебе не Суздаль, - покровительственно произнес Клевакин.