Её взгляд перебегал от сложенных штук полотна к сваленным кубкам, мешочкам со специями и укупоренным кувшинам с маслом.

— Не всё, — ответил ей князь и рассмеялся, когда она обиженно на него посмотрела. — Держи грамоту на владение тем двором, где тебя держали.

— Ох, благодарствую, княже!

— И вот ещё грамота на владение местом на торгу. Надеюсь, что твои люди достойно представят здесь московские товары.

— Не посрамлю! — вытянулась она в струнку.

— Сама не лезь в торговлю, поняла?

— Но как же…

— Посоветовать можешь, — усмехнулся князь и расхохотался. — Да, чуть не забыл! Все новые сказки княжичу напишешь, чтобы он напечатал их в книжицах.

— Расскажу…

— Я сказал «напишешь», — оборвал он её, — а сама езжай в имение. В Москве не задерживайся, там сейчас очередной сбор иерархов. Не надо, чтобы ты им на глаза попалась. Не все тебя там любят.

— Поняла, княже. Спасибо.

— Скатертью дорога, Евдокия, — напутствовал её князь.

— Ой, княже, забыла! — всплеснула руками Дуня. — А как же я делами займусь, ежели не имею на это прав? Или тайком? Но тогда знай — налоги не выплачу!

Князь сжал посох и Дуне показалось, что он сейчас метнёт его в неё, но Иван Васильевич всего лишь опёрся на него и встал.

— Хочешь, чтобы женки, как в Новгороде, имели право заниматься делами?

— Так занимаются же… — пожала плечами боярышня, — а в записях всё на мужей и отцов пишут. Нехорошо это.

— Нехорошо. Исправлю, иди.

Дуня поклонилась и собралась идти.

— Стой, — остановил её князь.

— Стою.

— Подружка твоя с тобой пришла?

— Ага.

— Зови её сюда.

Глава 32.

От князя Дуня с Мотей выходили, обременённые имуществом. Евдокии пришлось посылать за слугами, а Мотька держала в руках свиток с дарственной на свой бывший дом в Москве.

— Снова соседями будем? — спросила её Дуня.

— Получается, что так, — вздохнула подружка.

— Эй, ты чего? Не рада награде? Я даже не думала, что князь воспримет твою победу в шахматах, как сражение за честь всего княжества!

— Рада, но… — Матрёна замялась, отвела взгляд, вздохнула, ещё раз вздохнула и готовилась уже в третий раз вздохнуть.

— Моть, говори уже, а то из-за тебя зевать тянет!

— Не хочу с мачехой жить, — сказала с таким видом, как будто призналась в поедании последнего куска хлеба перед носом у голодающего.

— Ох ты ж, — охнула Дуня и прежде чем Мотька расплакалась по причине самобичевания, добавила: — Точно! Ведь примчится-не запылится!

Боярышни переглянулись. Евдокия даже не думала осуждать Мотьку за нежелание жить с новой семьей отца.

— Знаешь, князь обещал прописать имущественные права жёнок, так что есть шанс, что дом будет записан на тебя, а не на отца.

— Ой, хорошо было бы, — встрепенулась Мотя. — А то с отца женина родня не слезает, укоряет его, что молодую в деревне держит. Они как прознают про мой дом, то покоя отцу не дадут.

— Таких документы не остановят, — с сочувствием предположила Дуня, а ещё ей пришло в голову, что имущественные права жёнок будут отличаться от девичьих прав. Всё же девка — это девка, а жёнка — хозяйка и мать. Но расстраивать Мотю не хотелось… успеет ещё схватиться за голову.

— А без них совсем худо будет, — продолжала вздыхать подруга, но уже всё же надеясь на какое-то разрешение ситуации с дарением.

— Осталось дождаться, — прекратила рассуждения Дуня, — а пока…

— За меня встанут Овины, — скромно сообщила Мотя, окончательно воспряв духом.

— Ого! — только и сказала Евдокия. А потом подруги вместе тяжко вздохнули, но каждая о своём.

Дуне надо было решить, как добираться до дома. Без княжьей охраны и боевых Кошкиной было страшновато. О княжьих дарах многие слышали, и как бы не сгинуть с ними…

Она надеялась на Семёна Волка, но князь с первого дня своего приезда запряг его в работу по полной. Как получил с рук на руки венгра, свидетельствовавшего брак Дмитрия Борецкого и Анны Батори, так не отпускал его от себя. Парень старается, кажет себя с лучшей стороны и работает за десятерых.

— Боярышня! — позвала Евдокию ближняя боярыни Авдотьи.

— Что-то случилось?

— Там тебя боярич Волк спрашивает. Говорит, важное дело у него. Я провожу и посижу рядом, пока ты с ним говоришь.

— Э, спасибо, — удивилась Дуня, только что вспоминавшая Семёна.

— Ты теперь на виду и князь тебя привечает, — пояснила женщина о своём присутствии. — Надо блюсти честь свою.

— А-а, конечно, — посмеиваясь, закивала боярышня.

Но противиться не стала, наоборот, благодарно улыбнулась и на встречу не спешила, а подстроилась под степенный шаг доверенной жёнки боярыни.