Я пнул акара в колено. Он зарычал и развернулся – и в эту секунду клинок опять ужалил мякоть, пустил ему кровь. Я плясал перед ним, отвлекая на себя, и вот в прыжке нанес удар ему в заплывший левый глаз – скрепя сердце, но все равно резко.

Перебор. Он отдернул голову и зашатался прямо на солдатку, которой было некуда увильнуть из-под него.

Она вскрикнула. Акар оперся о соседнее дерево и упрямо выбросил кулак в очередном ударе.

И попал.

Меч лопнул на осколки, а его хозяйку отбросило на землю плашмя.

Акар настиг ее и с чудовищной силой обрушил ногу сверху.

Я взмыл в воздух, влетел коленом ему в щеку. Голову свернуло набок, изо рта вылетел обломанный клык, рука непроизвольно выпустила дубину – но противник был неумолим. Он кое-как встал, весь истерзанный, в крови, и впился в меня подбитым глазом-щелкой.

И вновь я прыгнул. Взревел – куда слабее, тусклее его. Он вытолкнул руку мне навстречу, и я с разгона налетел на кулак сверху. Меня отшвырнуло назад и перекатило по земле на живот.

Акар измотанно подступил и топнул по мне сверху. Вот теперь я взревел почти как он.

Все кругом было залито его кровью, и она струилась даже по моим щекам. Ее запах кружил голову.

Акар подался вперед, наваливаясь на меня всем своим немыслимым весом. Спину прогнуло под его ногой – человеческий хребет бы уже раздробило в пыль. Гнев оплетал, протягивая усики по закоулкам зрения, овладевая сознанием.

Великан громыхнул на чистом, мощном акарском:

– Ты позоришь свой род! – Голос был точно скрежет жерновов. – Снюхался с человеческой шлюхой. Живете как скот, а могли бы сражаться с теми, кого они защищают, – Владыками, которые нас изгнали!

Я завыл под его невыносимым весом.

– Якшаешься с людьми – по-людски и сдохнешь.

Раздувая щеки, я пыхтел в панике, сжимал и разжимал кулаки, лишь бы совладать с болью.

И тут женщина издала клич – дикий, первобытный, будящий что-то в душе. От него даже великан на секунду перестал меня топтать. В этот миг я перевернулся и что было мочи вцепился ему в ногу.

Солдатка взмыла ввысь с булыжника, и акару в шею вонзился обломок меча.

Все было кончено. Он снял с меня ногу и со стоном попятился. Я зашелся кашлем. Все тело горело огнем, но переводить дух еще рано.

Женщина сбивчиво дышала, держась за ребра, – надеюсь, не сломанные, а только ушибленные.

Великан силился устоять на слабеющих ногах, ухватить вытекающую из тела жизнь. Грудь вздымалась все слабее.

Нельзя медлить: мне еще нужны ответы. Перебарывая мучительную боль, я приблизился к нему. У акара тряслись ноги, и вот он припал на колени у огромного валуна, вздымая тучу пыли.

Умирающий гигант сам был с него величиной. Он хрипел. Кровь стекала по каменной поверхности струями – казалось, валун сам оброс алыми сосудами.

Я перешел на свой как можно более чистый акарский:

– Расскажи о Мукто.

Акар, хмыкнув, сплюнул кровью мне под ноги.

– Расскажи об отце, – повторил я.

Тот лишь усмехнулся еще сильнее, невзирая на близость смерти. Одна гигантская шишковатая рука держалась за рану на ребрах, язык слизнул кровь с губ.

Великан отпустил бок и натужился, вытащил обломанный меч из шеи, приближая кончину.

– Рад, что с людьми спутался? Надеюсь, рад. Я ухожу к великому Хо’шаху жить среди предков. Меня зовут Йи’сура из Камня, и меня запомнят воином. А тебя – свиньей. Акаром, у которого нет чести.

Я бросился к Йи’суре и зажал рану в тщетной попытке отсрочить его последний вздох.

– Расскажи мне о Мукто! – напирал я. Все немощнее смеживались и поднимались его веки.

– Ло’Сай заполучит твою голову, как заполучил Сун’Ра.

Акар, назвавшийся Йи’сурой, поднял меч и опять всадил в шею – теперь глубже. Здоровый глаз расширился, вспыхнул таким живым огнем, каким не горел даже в битве, – то испускала последние искры его пламенеющая душа.

С какой одержимостью, каким одухотворенным взором он смотрел на меня в эту секунду – решающую, последнюю. Йи’сура бесстрашно шагнул во мрак.

Кровь хлынула по трясущейся руке. Та неумолимо продавливала меч, распарывая глотку. Я с замиранием сердца ахнул, будто его душа вылетела из моего рта.

А этот глаз! Черный, большой и бездонный, он лучился такой верой, такой решимостью, такой честью, сияя высшим светом, – мне даже захотелось благоговейно отвести взгляд, но я не смог: роковой исход этого воителя меня заворожил.

И вот шея вспорота, кровь хлынула рекой. Не дрожит больше обмякшая рука. Йи’суры не стало.

– Ты бился доблестно, – проговорил я по-акарски. – Наши предки примут твою кровь. – Слова слетали с языка холостыми, неуклюжими, будто они вовсе не мои.