– Что ж, прошу извинить. Я сержант Ричардсон. Для тебя можно Эрик. – Говорил он, как и выглядел, развязно, с ленцой тянул слова. Не удивлюсь, если изо рта сейчас выскользнет змеиный язык.

Стражник – Эрик – палец за пальцем сдернул правую перчатку и коснулся моей щеки. Я вздрогнула и чуть не отпрянула – но он не причинил мне боли, а лишь зачесал прядь за ухо. К горлу моментально подкатило.

Я рухнула на колени, и меня вырвало бесцветной желчью.

– Прости, Далила. – Голос выдал сожаление. Эрик подался ко мне и шепнул на ухо: – Я не обижу. Мне нужна только ты. Пойдешь подобру-поздорову – никого не трону. – Пахнуло гнилью, но не просто изо рта, а от самих слов – так он их произнес.

Я коротко кивнула, и стражник хмыкнул, хлопнул меня по спине.

– Умница.

Я инстинктивно сгребла остатки воли в кулак и оцепенело встала. Не позволю навредить семье!

– Поехали отсюда. – От его притворного добродушия не осталось и следа.

– Молю, не забирайте мою Далилу, она еще совсем дитя! – Казалось, мама всерьез надеется прослезить самодура и ждет ответа.

Ответа не последовало. Эрик лишь показал глазами, чего хочет. Я прошаркала к матери.

– Мама, не бойся за меня. – И улыбнулась как можно убедительнее.

Улыбка явно вышла совсем холостой, но мама все равно поверила и сдалась. Хватка разжалась, и руки бессильно опали на пол. Раздался поверженный всхлип.

Сержант отпихнулся от нее ногой, будто брезгуя, что позволил дотронуться до себя жене пахаря.

– Пора в путь. Извините, если что не так. – Он весело осклабился.

Я подступила к нему.

– Сержант…

– Ну что ты, просто Эрик. – Улыбка расползлась шире. Я кивнула.

– Можно взять кое-что в дорогу?

– Что? – нахмурился он.

– Священное слово Владык, Каселуду.

– Там, куда мы поедем, Каселуд предостаточно.

– Это наша семейная. Чтобы помнить родных.

Я сделала как можно более покорный, смиренный вид – в моем состоянии это нетрудно. Подумав какое-то время, Эрик кивнул.

– Но будешь тише воды.

Я побежала в комнату за книгой.

Мы вышли на двор, и я увидела отца – его скрутили двое солдат. Левая щека понемногу отекала, подбитый глаз-щелка уже налился иссиня-багряным цветом. Он брыкался и, когда его отпустили, упал на вытянутые руки. Том смирно лежал на руках у Фредерика, а Бен куда-то запропал.

Я бросила последний взгляд на дом, запечатлевая его в памяти. Обшарпанный. Старый. Покосившийся. Но родной.

Солнце стояло высоко, проливая весеннюю теплоту на кожу – казалось, чужую, не мою. Где-то вдали играли дети, не подозревая, как жестока бывает жизнь.

В какой-то миг я запнулась и уперлась взглядом в босые ноги – столь маленькие рядом с сержантскими следами. Семья молча смотрела мне вслед, а маму душили рыдания. Она правда так меня любит?

Братья и отец не махали, не кричали – может, думали, если попрощаться, станет слишком очевидно, что это не сон. Я не знала, что сказать, и посмотрела в сторону убранной, готовой к очередной весне пашни.

Мы прошли мимо колодца. Я так хотела сохранить в памяти его очертания, зарисовать в душе неровную кладку, торчащие тупоугольные камни и местами слишком глубокие щели. В нем звучно плескалась вода. А изумрудный свет еще там? Или, может, в лесу? Вот бы он вновь указал мне путь.

Все слишком быстро пролетало мимо.

Хотелось запомнить землистый запах прелой палой листвы. Хотелось запомнить шелест безмятежных деревьев, когда ветер качает их растопыренные пальцы-ветви. Хотелось опять вскинуться на Фредерика, зажать уши, когда плачет Том, и смеяться, когда агукает. Хотелось, чтобы Бен бегал и колдовал, а я ехидно улыбалась. Хотелось открыть душу маме. Умоляю, отец.

Как быстро все пролетало!

Меня посадили в запряженный фургон. Стражники устроились спереди, Эрик оседлал гнедого жеребца, и мы тронулись в путь. Таяло в дали место, которое я четырнадцать лет называла домом. Когда-то я с замиранием сердца мечтала покинуть его безопасные стены – но не таким образом.

Предоставленная самой себе в тени под навесом фургона, я раскрыла Каселуду.

Не слов ее я искала, не мудрого совета на страницах, а единственное, что связывало меня с любимым.

Да, голубизна померкла, лепестки пожухли, но вот он, лазурчик. Покорно ждет меня.

Я закрыла книгу, гадая, какая судьба уготована пойманным в силки ведьмам.