Шрифт:
– Откуда ты? – спросил я Дашу.
– Хорошо, – ответила мне Даша, даже не попытавшись объяснить, что в «этом» хорошего.
– Но ведь «это», – тут я замолчал, пытаясь хоть как-то осознать «это».
– Откуда ты узнала, где я? – выпалил вдруг я. Вряд ли можно было придумать вопрос глупее.
– Как откуда? – нашла достойный ответ Даша. А потом спохватилась: – А где мои туфли?
Какое-то время мы с Дашей искали ее туфли, как будто ничего важнее не было на свете. Не нашли. «Это» продолжало происходить.
– Знаешь, у меня такое чувство, что я что-то забыла, – сказала Даша. И вдруг обняла меня, прильнула. – Ты меня любишь?
И когда она сказала это, я понял, что именно забыла Даша: что мы никогда не говорили с ней о любви, – мы предпочитали заниматься любовью, а не говорить о любви. Хотя нет, говорили – тогда, когда она впервые пришла, она сказала в этой самой комнате: «Может, перестанешь трахать мне мозги и трахнешь меня по-настоящему?» Кто-то может сказать, что она вовсе не о любви говорила, но я уверен, что о любви.
Тогда я, разумеется, трахнул ее, и именно это я должен был сделать сейчас, но вместо этого почему-то замямлил:
– Ой, ну что ты говоришь такое, – высвободился из Дашиных объятий и сказал, стараясь не смотреть на нее: – Ты подожди меня… я сейчас уйду ненадолго…
– Нет, – вцепилась в меня Даша.
– Что такое? Почему?
– Я не знаю. Я не могу… – Даша чуть не плакала.
– Что ты не можешь?
– Мне кажется, я должна тебя все время видеть…
– Мне… я ж яиц только десяток купил, а ты просила два. – «Это» начало проникать внутрь меня – я даже себя убедил, что «это» очень веская причина уйти. Дашу, похоже, я тоже в этом убедил.
– Я веду себя как дура, – поникла она.
– Если хочешь, можешь пойти со мной.
Я не мог «этого» придумать, но я «это» придумал. И я не мог «этого» сделать, но я «это» сделал. Точнее, «это» сделало «это». Я пропустил Дашу в кабину лифта, нажал на кнопку первого этажа, а сам остался снаружи. Даша все поняла и молча смотрела мне в глаза, пока дверь лифта тяжелой гильотиной отсекала нас друг от друга. А потом лифт медленно поехал вниз. Или вверх. Неважно. Почему-то я обратил внимание, что это был лифт крутой фирмы OTIS. Хотя это было абсолютно не важно. Важно другое: лифта в нашем доме на Соколе никогда не было. Ни лифта крутой фирмы OTIS, ни лифта другой фирмы. Вообще никакого лифта в нашем доме на Соколе не было.
Не знаю, как «это» объяснить, знаю одно: пока «это» не начнет происходить с вами – нет никакого смысла «это» обсуждать.
Дырки в сыре
И тут опять появился ты. Ну в смысле ты снова стал быть. И твой второй тоже. Причем не только быть, но еще открывать купленный мною виски и разливать его по стаканам. А твой второй – не только стал быть, но еще и сыр начал резать. С дырками. Эмменталь или маасдам. Тоже мною купленный. А может, наоборот – твой второй разливал, а ты сыр с дырками резал. Не знаю.
– Хоть бы постучал, – пробурчал я то ли тому, кто сыр резал, то ли тому, кто виски разливал.
– Нам показалось, что кто-то разговаривал, – сказал тот, кто резал сыр. А тот, кто разливал, – тот молча кивнул: мол, точно кто-то разговаривал.
– Тем более, – продолжал я дерзить обоим. И тому, кто разливал, и тому, кто резал сыр. Тот, кто разливал, – он уже разлил и протянул нам стаканы.
А тот, кто сыр резал, – тоже закончил резать и подвинул тарелочку – мол, готово.
– Она вернется? – спросил я вас.
– Вернется, – ответил тот, кто разливал.
– И не вернется, – добавил тот, кто резал.
И мы все выпили. Втроем. А Моцарт Мособлсовнархоза РСФСР – он снова заиграл. Соната № 11, часть третья, Rondo alla turca. Если быть точным, пили мы не втроем, а вчетвером. С нами еще Николай Иосифович был. Который «Беккер». И который пианино. Тот из вас, кто сыр резал, – он же его прям на «Беккере» резал, ну и пригласил Николая Иосифовича. А тот, который виски разливал, – он бокалы на фоно поставил. Ну и тоже пригласил, получается. В общем, на четверых пили. А тот, который разливал, – он на Николая Иосифовича покосился и тому, кто сыр резал, кивнул: смотри, мол. А у «Беккера» же на крышке татуировка. Ну не татуировка, конечно, а надпись: «Бога нет». Это я ему очень давно набил. Ну хорошо, не набил – ключом нацарапал. В общем, тот, который сыр резал, усмехается и декламирует:
– Быть или не быть – вот в чем вопрос.
Ну я ж говорю – выпили мы. А тот, который на разливе, – туда же:
– Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны.
И ржут. Оба. А тот, кто сыр резал, – чего-то там про связь времен задвинул. Мол, распалась она. А тот, что разливал, – в ответ тому, кто резал: порвалась дней связующая нить. Типа: как мне обрывки их соединить. Ну и снова пьем. Сыром закусываем. Кстати, о сыре. Ну то есть о Боге. Хотя нет, все-таки о сыре. Нет, все-таки о том, кто этот сыр резал. Ну или о том, кто разливал виски. Сейчас это неважно. Важно другое: будет жалко, если тебя все-таки нет.