Я не сразу это понял – ну, про прошлое; а вот когда увидел, ну не совсем даже увидел – скорее услышал, хотя изображение в луже было немое, но я его все-таки услышал – услышал, как еврейский парень кричит в рацию: Храмовая гора в наших руках, – и вот тогда я понял, что лужа показывает прошлое. Прошлое того, еще не скособоченного Иерусалима. Я даже имя вспомнил: Моти Гур – командир легендарных «Голани», – именно он во время Шестидневной войны кричал в рацию: Храмовая гора в наших руках, Храмовая гора в наших руках!

Храмовая гора девичьей грудью лежала в руках Моти – потом выяснилось, что вовсе она не девичья, но это было уже потом; а тогда Моти Гур об этом не подозревал и нежно ласкал ее, водя указательным пальцем правой руки по часовой стрелке вокруг соска Храмовой горы, задерживаясь на без двадцати пяти восемь – эта точка была особо чувствительна к ласкам Моти; а потом – не в том смысле, что после без двадцати пяти восемь, а в том смысле, что потом; вернее, это было не потом – это было прежде, просто я увидел то «потом» сейчас, – в общем, руки, лапающие Иерусалим, сменились. А потом еще раз сменились – в такт обратному движению стрелок часов колокольни Сан-Сальвадор. А потом еще одни руки, потом еще. Годами и тысячелетиями Иерусалим шел по рукам, и все это отражалось в луже.

Иерусалим, по мнению лужи, был еще той блядью. Иногда невинной, чаще бесстыдной, расчетливой, но случалось и бескорыстной. А первым у Иерусалима был ты. Ты – это Бог. И от тебя у Иерусалима родились церкви, синагоги и мечети. Не знаю уж, по залету родились или по любви, но первым у Иерусалима был ты. А Недаша говорила, что все девчонки помнят своего первого. Ну, тогда, когда она пришла ко мне в бабушкину квартиру в Москве, на Соколе. Недаша тогда блядью работала, и ее Снежаной звали. А Недашей – это я ее так назвал. Уже в Иерусалиме. Она там тоже блядью работала.

А Иерусалим – ну, после тебя – тоже пошел по рукам. Кто только не имел его за эти четыре века. И каждый за это расплачивался. Кто деньгами, кто жизнью, кто рассудком. Тело Иерусалима состояло из спрессованных душ и погибших надежд всех тех, кто добивался этого тела. Кто огнем, кто деньгами, кто молитвами. Но все они – если и получали, то получали только тело. Как говорила Недаша, когда тебя трахают – можно просто закрыть глаза; когда тебя ебут – можно просто отключиться, а когда тебе душу, да еще без презерватива, – это хуже всего. Иерусалим это знал и мало кого пускал себе в душу. Зато четко следил за оплаченным клиентом временем, отсчитывая сроки жизни правительств, прокураторов и пророков. И никаких тебе «продлевать будете» – живая очередь напирала, и не все в этой очереди доживали до своей очереди.

В общем, как утверждала лужа, та, что должна была лежать на Дорот Ришоним, 5, а вместо этого лежала на Дорот Ришоним, 7, Иерусалим – та еще блядь.

Кстати, о блядях. В смысле, ой. Вернее, ой, то есть блядь. Так маленький бог Света говорила – до того, как ее убили. У нее еще сисек не было. А Недаша – у нее-то с сиськами полный порядок, на них даже оливы в Гефсиманском саду заглядывались – ну в смысле это моя олива заглядывалась, а Недашина – она косилась, ну потому что моя олива на эти сиськи заглядывалась; так вот, а сама Недаша – она раньше Снежаной была, а сейчас замуж вышла, вместе с сиськами, – сама Недаша говорила, что все мужики хотят быть первыми. Она это говорила и когда Снежаной была, и когда Недашей. А еще она говорила, что некоторые даже готовы заплатить девочке, чтобы та операцию себе сделала, – ну чтобы потом первым у нее быть. Гименопластика называется.

Так вот о блядях: Иерусалим наверняка делал себе гименопластику. И не раз. Ну потому что все иерусалимские бойфренды – и царь Соломон, и пророк Иеремия, а до них – и праотец Авраам, и царь Давид – ну тот, который Голиафа замочил, а потом Книгу псалмов то ли отредактировал, то ли написал, да и Александр Македонский – тот самый, что покорил весь мир и собирался поставить в Храме своих богов, но праведник Шимон сказал ему: какого хрена ты хочешь поставить богов в Храм, где Бога нет, но он есть; потом они еще долго спорили, но разве можно переспорить еврея, особенно праведного, – в общем, они договорились, что Македонский не станет разрушать храм, а евреи будут называть своих мальчиков Александрами; в общем, и Александр Македонский, и праведник Шимон, а еще все семь мучеников Маккавеев – Авим, Антонин, Гурий, Елеазар, Евсевон, Адим и Маркелл, ну те, что погибли в муках, но не стали свинину есть, – потом в честь них спортивный клуб «Маккаби» сотворили, а еще и пиво; баскетбольный «Маккаби» – он даже Кубок четырех выигрывал, кажется; а пиво – ну пиво это, конечно, лучше бы не сотворяли вообще, ну я не про пиво, а про мужиков, которые любят пиво и любят быть первыми; так вот – и царь Ирод, не тот, что приказал младенцев истребить, а тот, который жену свою очень любил, так любил, что приказал ее убить, хотя вроде бы убить ее он приказал не за то, что любил, а за что-то другое, а убив, не перестал ее любить – приказал положить ее тело в саркофаг с медом и продолжил ее любить во всех смыслах этого слова; а ее – ну, жену Ирода – Марьям звали, и она была внучкой Гиркана, но не того Гиркана, в честь которого улицу в Иерусалиме назвали, где «Рeга» – бар мой был, ну как мой – в котором я играл на черно-белом рояле; короче, тот Гиркан, который улица, – он второй был, а этот Гиркан – он первый, а ведь все мужики хотят быть первыми, так и Недаша, и Снежана говорила, а некоторые мужики даже готовы заплатить девочке, чтобы та операцию себе сделала, – ну чтобы потом первым у нее быть. Гименопластика называется. А Гиркану – который первый – ему ухо откусили. Чтобы он не мог стать первым. Не в том смысле, что первым, а в смысле первосвященником. Получается, что именно в том смысле.

Гименопластика – это такое отпущение грехов хирургическим путем. Так Недаша говорила. Откушение уха тоже наверняка как-то называется, но я не знаю как. А может, названия еще не придумали. Но людям это не мешает. Вот Ван Гог сам себе ухо отрезал и автопортрет нарисовал. А Майк Тайсон – он Холланду ухо отгрыз. В третьем раунде. Чтобы тот первым не стал. Но Холланд стал. Может, потому что не до конца Тайсон ему ухо отгрыз. А вот если бы до конца – как Гиркану, – то уже все. Рисуй автопортрет и не выеживайся. А Петр, который апостол, – он в Гефсиманском саду Малху ухо мечом отсек. Этот Малх – о нем ничего толком не известно, кроме того, что ему Петр в Гефсиманском саду ухо отсек. Об этом писали и Марк, и Матфей, и Лука, и Иоанн.

А Христос – он же тоже в это время в Гефсиманском саду был, – так вот он обратно ему ухо приживил. Не Петру, естественно, а Малху. Так что Малх известен не только тем, что апостол Петр ему ухо мечом отсек, но и тем, что Иисус Христос ему ухо обратно приживил. Как именно приживил – ну там, подул или крекс, фекс, пекс сказал, – этого не написал ни Марк, ни Матфей, ни Лука и ни Иоанн, но что как-то приживил – это во всех четырех Евангелиях сказано. А если вы Евангелиям не верите, то Скорсезе посмотрите – там тоже про это ухо есть. Ну не про ухо, конечно, а про чудо.