Лютви пару раз «швунгует» так, что все мысли о его миролюбии тотчас же улетучиваются. Ничего. Выстаиваю. И раз так, то отвечаю серией подсечек. Гонг кладет нашим мучениям конец. С сознанием выполненного долга иду на середину ковра. Рефери берет обоих за руки, ждет, что скажет главная судейская коллегия.

Стою, предвкушая тот момент, когда победителем объявят меня. И вот рефери поднимает руку Ахметова… и мою тоже. Ни-чь-я.

Вот-те раз! А куда же делось то очко? Понуро ухожу с помоста. Ведь был, был результативный бросок. Ну и посыплются теперь упреки. Чувствую, что не выложился до конца.

Сергей Андреевич успокаивает меня.

— Случается в судейской практике и не такое. Впредь умнее будем. Ахметова знают все, его авторитет перетянул. Арбитр уверен, наверное, что такому неизвестному парню, как ты, он проиграть не мог.

Тренер обхаживает меня словно младенца, а я действительно готов разрыдаться у него на груди.

— Теперь вас трое: ты, Каплан и Ахметов. Слушай внимательнее… — Он говорит сбивчиво и горячо.

— Так мне же не положить Каплана чисто.

— Попробуй. Бронза тебе обеспечена. Значит, нужно рисковать.

— А может…

— Никаких может, — перебивает тренер. — Нечего искать запасной выход. Его нет. Если ты даже по баллам выиграешь у Каплана, — не быть тебе чемпионом. Ладно, теперь иди помогай Медведю.

С Александром Медведем нас связывает многое: мы одногодки, почти одного веса и роста. Спортом начали заниматься почти одновременно. И несмотря на то что мы были соперниками, мы были друзьями. Я завидовал его звучной фамилии — Медведь. Думаю, что талантливым людям везет на фамилии. Взять хотя бы борьбу, вернее знаменитых в нашей стране тяжеловесов, чемпионов мира. Иван Поддубный — корень дуба, дерева, необычайно мощного, крепкого, долго живущего, Иван Богдан — богом данный. Александр Рощин — смотришь на него и невольно вспоминаешь рощу корабельного леса — высокую, звонкую, сосны в обхват толщиной, без единой червоточины. Не отстал от них и Александр, хотя в тот момент о его потенциальных возможностях знали не очень многие, а о его будущем, его грядущих легендарных победах догадывались и того меньше. Он и меня-то, знающего его хорошо, не переставал удивлять. В наследство можно получить много самых разных вещей: книги, дом, прозвище, характер. А Саша унаследовал от своих предков руки — широкие ладони, перевитые жгутами мышц предплечья. Такие ручищи, наверное, были у его отца, деда, прадеда…

На медосмотре, который члены сборной команды СССР в обязательном порядке проходят раз в три месяца, Александру решили измерить силу кистей. Дали ему динамометр — стальной пружинный эллипс. Саша сжал ладонь. Кисть сомкнулась, что-то хрустнуло — то ли суставы, то ли… На мгновение у меня возникла мысль, что вот сейчас он раскроет свою лапищу и высыплет на стол стальное крошево. Кисть раскрылась. Металл эллипса лежал на ладони, словно и не испытал секунду назад особых нагрузок. Только стрелка на шкале будто в страхе забилась в самый дальний угол. Такое иногда случается с приборами, не рассчитанными на большие нагрузки.

Издали я наблюдал за тем, как Саша разминается перед последним поединком. Он не любил ни наставлений, ни сантиментов. Надо было только не прозевать тот момент, когда его вызовут на ковер. Тогда ему нужна была помощь: тренировочный костюм он всегда предпочитал отдавать кому-либо одному.

— Будь рядом, — попросил Саша и, вскочив на помост, застыл в углу ковра, ожидая свистка арбитра в характерной стойке — плечо правое подано вперед, навстречу сопернику. Такое положение обычно на старте принимают стайеры.

В противоположном углу ковра появился Реза Тахти. Молва отдала знаменитому иранскому пехлевану золотую медаль заранее. Свет всех юпитеров направили на этот помост. Верещание кинокамер сопровождает каждый жест. Репортеры, клацая затворами фотоаппаратов, облепили ковер. Похоже на то, то все американцы иранского происхождения в этот день съехались сюда, чтобы увидеть своего кумира. Они уверены в его победе.

Реза производит сильное впечатление. Сложен он картинно. Неторопливо поправляет лямки борцовского трико. Перебрасывается фразами с поклонниками. Смотрите, мол, я абсолютно спокоен.

У меня к нему двойственное отношение. Великое дело молва. Она могуча. Я вижу Тахти впервые, но сколько уже слышал о нем! И слышал только доброе. Кое-что проиллюстрировал фотографиями Сергей Андреевич. Я представлял Тахти неустрашимым атлетом незаурядных физических данных, приветливым человеком, умеющим себя держать достойно не только с равными по рангу. Но ведь я хочу, чтобы именно у него выиграл мой Друг!

Не буду описывать весь поединок. Да это и ни к чему. Саша начал свои яростные атаки. Он обрушился на Тахти словно лавина воды, прорвавшая плотину. Реза не оставался в долгу. Казалось, что вот-вот наступит момент, когда обескураженный этой каруселью один из соперников не выдержит предложенного темпа. Первым начинает сдавать Тахти. Он чаще и чаще уходит в глухую защиту. Чувствуется, что ему хочется сейчас только одного — устоять, не потерять очко в последние минуты. Тактика объяснима, потому что, как это ни пародоксально, ни тому, ни другому не удалось провести полноценный бросок.

Финальный гонг. Арбитр приглашает спортсменов на середину. Каково им, когда даже у меня, стороннего наблюдателя, мокрые от пота ладони!

Ничья! Александр и Реза обмениваются рукопожатиями. Иранец делает шаг-другой… и вместо того чтобы вернуться в свой угол ковра, пошел к краю помоста и буквально рухнул на руки подоспевших товарищей по команде: все до последней капельки отдано поединку.

— Чего стоишь! Полотенце! Их же взвешивать будут, — крикнул Сергей Андреевич.

Тут только до меня дошло, что у Тахти и Медведя оказалось равное количество очков и, значит, чемпионом, станет тот, чей вес окажется меньше хотя бы на грамм. Преображенский выхватил у меня Сашину тренировочную куртку и сунул мне полотенце. Медведя судьи повели через зал в комнату для взвешивания. Через кольцо арбитров и поклонников не так-то легко пробиться. Еле успеваю протиснуться к Медведю. С него ручьем льет пот. Вытираю его полотенцем: как-никак граммов пятьдесят долой.