– Добрый день, господа. Письмо для господина Залепского, в собственные руки.

– Я- Залепский, – назвался юноша и протянул руку

Вестовой внимательно посмотрел на юнкера, на его друзей, с широченными улыбками на лицах, и отдал голубой, запечатанный сургучом конверт.

Надпись на конверте, выполненная красивым почерком, гласила:

Мишелю Залепскому в собственные руки

Юнкер вскрыл конверт, где на розовой надушенной бумаге, была коротенькая записка:

Буду рада вас видеть в четверг, непременно приходите. Вас отпустят из полка, не сомневайтесь. Можете взять с собой и своего друга, он будет рад.

Ольга Плещеева

Юноша спрятал письмо в рукав мундира, постарался сделать непонимаюшее лицо, но губы словно сами растянулись в улыбке, как береза прорастает сквозь камень.

– Все обошёл, всех победил, – подначил товарища Николай Лесков.

– Сходи непременно, – тихо сказал Серж, – такие дамы не терпят небрежения. Посидишь, поразвлекаешь общество. Ни к чему тебя такое приглашение не обязывает. Люди приятные там бывают, литераторы, поэты, художники. Сам собой, и свитские, близкие к государю.

– Ты то там бывал? В доме Ольги Николаевны?

– У нас немного другой круг, хотя был принят и Плещеевой. Потом к Шереметевым сходим, как в корнеты выйдем.

К вечеру друзья вернулись в полк, оставалось недалеко до отбоя. Никита не спеша раздевался, но вс так же был не весел. Сел а стол, зажег свечку, и принялся корпеть над бумагой, старательно выводя буквы. Наконец, закончил, отдал письмо денщику, сунул ему двадцать копеек на извозчика.

– Опять письмо?

– Опять…

– Пошли в четверг со мной, прогуляемся, после шести по полудни, – предложил Мишель, – одному не так весело. В кофейню Жерара сходим.

– Годится… Четверг же завтра?

– Завтра и собираемся!

***

День в полку заканчивался зимой рано, и Репин с Залепским принялись одеваться. Никита с удивлением видел, как тщательно готовит Яким мундир барина, а сам Мишель одевает колет вместо вицмундира. Репнин усмехнувшись, оделся также.

– Это в кофейню?

– Мы же кавалергарды, Никита, мы должны блистать. Яким! собирайся, выходим! – крикнул Залепский.

– Прохор! – позвал денщика Никита, – почисти колет и принеси.

Вот и Репнин также одел колет, офицерский щарф, проверил ещё еле растущие бакенбарды, и остался вполне доволен своим обликом.

Они одели шинели, быстро прошли через входные ворота, козырнув караульному. Второй караульный удивился, и спросил товарища:

– Чего выпустил? На гауптвахте насидимся…

– По записке полковника Есипова, – и кирасир показал написанное на серой бумаге письмо.

Другой кивнул, и поправил ремень, обшитый бронзой, медной каски на голове, и спокойно встал рядом с товарищем.

Уютный возок вёз юнкеров по заснеженным улицам Санкт-Петербурга. Никита пытался рассмотреть в окошко, куда же они едут.

– Мишель, ты уверен, что извозчик не ошибся дорогой?

– Никита, ты зря волнуешься. В Зимний Дворец не привезет.

Спустя недолгое время возок остановился, и кучер крикнул:

– Приехали!

Репнин с Залепским и денщиками вышли из возка, Никита озирался, не понимая, где они.

– У дома Плещеевой.. Мы приглашены.

– Однако…

– Пойдём, нас ожидают.

Они прошли мимо лакея, открывшего им дверь, и проводившего затем денщиков юнкеров, Якима и Прохора, в людскую дома. В сенях у гостей приняли шинели и шляпы, и шпаги тоже. Они остановились у зеркала, обмахнули обувь от снега, привели себя в порядок.

Дворецкий объявил о них:

– Господа Залепский и Репнин!

Парадная зала дома была не очень велика, у стен стояли диваны, на которых сидели гости Ольги Николаевны, кавалеры и дамы. Стоял стол для игры в карты, за которым сидели искатели удачи. Стол для напитков и закусок тоже имелся, где стоял небольшой выбор вин. Время от времени скрипичный квартет наполнял помещение негромкой, но прекрасной музыкой.

Навстречу гостям шла хозяйка дома, во всём блеске непревзойдённой красоты.

– Я вам очень рада Михаил Дмитриевич и Никита Андреевич! Уверена, вы приятно проведёте время.

Она взяла за руку Мишеля, Никита шёл рядом, изучая гостей и кивая знакомым.

– Ольга Николаевна… – сказал юноша совсем тихо.

– А, не иначе Ксения Александровна? – кивнула хозяйка, – я сейчас, Мишель…

И она упорхнула, как прекрасная бабочка, к новому цветку. Фрейлина подошла к Лопухиной, и они быстро и эмоционально, но тихо, говорили минут пять. Репнин стоял, не отрывая взгляда от этой сцены. Наконец, две дамы подошли к юнкерам, оба кивнули Ксении.