– Простите, что из-за нас вы не спали ночами.

– Благодаря вам, мы умеем все, что только возможно.

– Только вы могли найти нужные слова, чтобы поддержать нас.

С каждой новой сказанной фразой, улыбки на наших лицах меркли. Вместо них, появлялась тень печали. А из глаз одноклассниц и вовсе стали проглядывать слезы.

– Вы - частичка каждого из нас.

– Всегда оставайтесь такой же светлой и любимой.

Очередь дошла до Насти. С красными глазами, она протянула розу и сказала, чуть дыша из-за желание разреветься:

– Примите и одиннадцатую розу, за годы в которые вы с нами были.

После нее шла моя очередь. Когда микрофон оказался в моих руках, я вдруг забыла что нужно говорить. На меня смотрели светло-серые глаза классной руководительницы и в них было столько грусти, что в моей душе что-то лопнуло и к горлу подкатил ком. Сдерживая ее силу, я быстро собралась и сказала:

– Мы только сейчас начали понимать, как трудно расставаться с родными людьми. А вы все эти годы были для нас второй мамой. Примите двенадцатую розу от меня.

Моя роза отправилась в букет.

– Мы будем помнить вас и часто навещать.

– Обещаем, что станем лучшими. И вам не будет стыдно за нас.

Очередь подошла к последнему пятнадцатому ученику. Арсений в костюме с красной бабочкой протянул свою розу и сказал в микрофон:

– Теперь вы видите наши связи и к сожалению, это означает, что вам пора нас... отпустить.

Он вытащил из кармана штанов небольшие ножницы и протянул ей.

Учительница посмотрела на ножницы, затем обвела нас взглядом и остановилась на букете с лентами, что тянулись к нашим рукам.

Валентина Васильевна прерывисто выдохнула и начала резать ленту, одну за другой.

Связь, что все эти годы объединяла нас, разрывалась. Все, что оставалось после это опыт и воспоминания. Теперь мы каждый за себя. Впереди нас ждет новая глава жизни. Новые люди, занятия и места. Никогда больше мы уже не сможем сидеть все вместе за партой на уроках или участвовать на школьных мероприятиях.

Мы с Настей переглянулись. На наших запястьях висели обрезанные ленты. Подруга заплакала, а я сжала кулаки и заморгала ресницами, чтобы не поддаться разрывающим чувствам.

Это было невыносимо больно. Казалось, острые лезвия ножниц разрезали не обычную ленту, а душу.

Когда учительница перерезала последнюю ленту, она заплакала.

Мы всем классом обняли ее и стали говорить о том, как сильно ее любим. Слова обрывались плачем, всхлипами и еле слышимым треском душ.

Когда я вернулась на свое место, то заметила на себе взгляд матери. Они с отцом сидели на третьем ряду, когда мы с классом на первом.

Милеке Ипек Ялова быстро провела под глазом указательным пальцем, будто смахивала слезу, и нахмурилась. Я сразу поняла о чем речь и стыдливо кивнула.

Когда села на стул, Настя шмыгнула в салфетку, не стесняясь никого, и спросила:

– Ты чего так испугано смотришь? Тут вроде как плакать надо. Со школой прощаемся.

Ее голос звучал хрипло, как во время болезни.

– Ничего, - махнула я рукой, - слушай.

К завершению программы на сцену вышли гимнастки из шестых классов и стали танцевать под грустную музыку. Каждое их движение было плавным, медленным и грустным. Возможно, это казалось только мне, потому что Настя в какой-то момент достала телефон и стала с кем-то переписываться. Видимо, ей уже стало скучно.

Я лишь один раз взглянула на нее, после чего все внимание приковала к сцене.

– Диль.

Шепот Фроловой зазвучал у моего уха.

– Чего тебе?
– спросила я так же тихо, не отвлекаясь от танца гимнасток.

– А ты чего делать на каникулах будешь?

Выждав небольшую паузу, я повернула голову к подруге и быстро зашептала:

– Поеду с родителями в Стамбул. У отца там какие-то важные дела. Проведем там неделю, наверное. А потом поедем в Анкару. К родителям мамы. Что дальше будет не знаю.

Быстро посмотрев назад, я выдохнула. Мама не обращала на меня внимание и говорила о чем-то с отцом.

– Круто, - ответила Настя и замолчала.

Я думала, что она больше ничего не скажет. И потому продолжила с интересом наблюдать за танцем. В нем, оказывается, раскрывалась тема взросления. Начиная с первого класса и завершая самостоятельностью в большом и неизвестном месте без кого-либо из родных.

И когда я уже навострила все свое внимание, чтобы узнать завершение этого, так сказать, спектакля, подруга кхыкнула рядом со мной и обиженно заявила: