— Приятного аппетита, Марусенька! — Борис поставил поднос на её стол и тут же уселся напротив.

Маруся подняла на него лицо, усыпанное бледными веснушками, нахмурилась. Потом решительно встала из-за стола и начала собирать грязную посуду.

— Ну что же вы убегаете, Маруся? Посидите с нами хотя бы пять минут, позвольте насладиться вашим обществом, — Борю понесло. Он это понимал, но остановиться уже не мог.

— Вам мало, Борис Андреевич? — поинтересовалась Маруся, и в её серых глазах мелькнула издёвка. Но вместе с этой издёвкой — Борис готов был поклясться — было что-то ещё в этом взгляде, заинтересованность, что ли.

— Вашего общества мне всегда будет мало. Готов стерпеть ещё хоть десять пощечин, если это хоть чуть-чуть приблизит меня к цели.

— К цели? — Маруся подняла бровь.

— Ну, разумеется. Маруся, мы же с вами взрослые люди. Может, хватит уже в игрушки играть? Я же вижу, что я вам не совсем безразличен.

Маруся промолчала, и Борис, опрометчиво приняв её молчание за уступку, усилил натиск и рванул в атаку.

— Маруся, ну дайте мне шанс. Вы не пожалеете. Знаете, я тут по случаю раздобыл бутылочку очень неплохого вина, давайте я загляну к вам сегодня вечером, после ужина? Или вы ко мне приходите? Посидим, пообщаемся. Я достану для вас мандарины, вы же любите мандарины, Маруся?

Маруся склонила голову на бок, сверля его насмешливыми глазами.

— То есть, вы не отвяжетесь, Борис Андреевич?

«Ну, наконец-то», — мысленно возликовал Борис.

— Ни за что! Я готов вечно ждать вашей благосклонности. Ну так что? Вечером, часиков в десять-одиннадцать?

— Слов вы, значит, не понимаете, — протянула Маруся. — Пощёчины на вас тоже не действуют, как выяснилось. А если так?

И Борис не успел толком ничего сообразить, как Маруся быстрым движением схватила с подноса его тарелку, и… по его лицу потекла тёплая жирная жижа, заливая глаза и забираясь за воротник рубашки.

— Да вы что? С ума сошли?

Борис резко вскочил, мотнул головой, и тарелка, соскользнув с головы, упала на кафельный пол, с громким звоном разлетевшись на мелкие осколки. За спиной раздались чьи-то смешки, а потом кто-то громко захохотал, и этот смех, разом подхваченный, оглушительной волной прокатился по полупустому залу столовой.

— Какого чёрта? Вы тут оба ополоумели что ли? — Павла Борис не видел — полусогнувшись, он пытался нащупать на столе салфетки, чтобы очистить глаза от каши, — но голос Савельева грохотал где-то рядом. — Вы… это что вообще за цирк?

— Цирк?

Борис наконец нашёл салфетку и кое-как протер лицо и глаза. Маруся всё ещё стояла рядом со столиком, но глядела уже на Пашку.

— Никакого цирка, Павел Григорьевич. Просто ваш друг, с самого утра такой неловкий. Всё у него из рук валится. Может ему в лазарет надо. Голову подлечить. Или другое какое место, — издёвка в Марусином голове звучала всё более и более отчетливо. — А я пойду, если что, буду в БЩУ. А вам, Борис Андреевич, приятного аппетита.

И она исчезла.

Люди вокруг уже смеялись в голос, до Бориса доносились едкие комментарии и шуточки. Он почувствовал, что его лицо, испачканное кашей, заливается краской.

— Сестра у тебя, Паша, чокнутая! — Литвинов в сердцах выругался.

— Ну да, Боря, это всё сестра, а ты тут, конечно, невинная жертва, — Пашка хмыкнул. — Что, покоритель женских сердец, не выгорело?

В глазах Савельева плясали глумливые чёртики.

— Да идите вы, оба, ты и твоя сумасшедшая сестрица…

Борис почти бегом покинул столовую, по дороге схватив со стола ещё несколько салфеток. Вслед ему нёсся уже ничем не сдерживаемый хохот.

«Твою ж мать, теперь все на станции… какой позор!» — крутилось в голове, а перед глазами стояло насмешливое Марусино лицо.

— Славочка, почему ты плохо кушаешь? На тебя же невозможно смотреть, щёки провалились, совсем худой стал. Ты совсем не жалеешь себя с этой своей работой! Рахиль, девочка, ты знаешь, у моего Славика очень важная и ответственная работа, и он совсем себя не щадит. Работает на износ. И всё потому, что нет скромной и порядочной женщины, которая возьмёт на себя заботу о нём.

— Мама, пожалуйста, я сыт, — попробовал было отвертеться Слава.

За все свои тридцать с хвостиком лет Слава не терял надежды взять верх над мамиными котлетками, которые, строго говоря, были вовсе не мамины — мама, как и все жители Башни, покупала их в столовой, — но каждый раз терпел оглушительное фиаско. Да и вообще, проще было съесть ещё одну чёртову котлетку, чем вступать в очередной бесконечный спор.

Слава вздохнул и с удвоенной силой заработал челюстями.

— Вот так всегда и происходит, когда мужчина пытается жить один, — продолжила Роза Моисеевна, строго наблюдая, как Слава давится едой. — Мужчине обязательно нужна семья. Куда он будет приходить после работы, и где его будет ждать заботливая женщина с детьми. Ты согласна со мной, Рахиль, девочка?