Это новое имя, по мнению Оленьки, ему невероятно шло. Да и весь его облик, изменившийся до неузнаваемости, притягивал к себе, волновал и был каким-то до неприличия чувственным что ли. В белой шёлковой сорочке, гладкой и блестящей, тёмном костюме, чей крой выгодно подчёркивал его стройную фигуру, с причёской, тоже новой (он был теперь не так коротко острижен, как обычно, и светлые, чуть вьющиеся пряди волос красиво падали на лоб, а он то и дело смахивал их, едва заметно морщась, что тоже ему шло), переродившийся вдруг в Алекса Бельского, он так сильно отличался от того, немного стеснительного мальчика с нижних этажей, красивого и в то же время простоватого, как отличается дорогая антикварная вещь от своей, пусть и очень искусной подделки. А ведь, казалось бы, какая безделица — имя, но, тем не менее, как много оно значит. К тому же, как выяснилось, он был сыном Анжелики, маминой близкой подруги, вот уж совершенно невероятное совпадение.

В первые дни, после раскрытия тайны рождения Алекса Бельского (Оленьке очень нравилось выражение «тайна рождения», и она, оставшись наедине, часто повторяла её, красиво растягивая гласные), её мама и Анжелика о чём-то часто и долго беседовали. Иногда Оленька ловила на себе изучающий взгляд ярко-синих глаз маминой подруги, Анжелика словно оценивала её, прощупывала насквозь, но Оленьке не было неприятно, совсем нет. Она понимала, о чём сговариваются её мать и Бельская, это были торги, и она, Оленька, стояла на витрине, красивая и дорогая, очень дорогая, потому что знала — её мама не продешевит.

А потом всё резко изменилось. Появился Сергей Анатольевич, и Оленькина цена взлетела до небес, до таких невероятных высот, что от ощущения собственной значимости у Оли Рябининой кружилась голова.

Правда, было немного жаль, что красивый Алекс Бельский уплыл из-под носа, но разве что немного. В конце концов, чтобы получить желаемого мужчину, совсем необязательно иметь его в мужьях, Оленька, выросшая в среде, где ложь и адюльтер были нормой — если, конечно, соблюдать установленные порядки и приличия, — прекрасно это понимала. Мудрые супруги, озабоченные внешней стороной вопроса, всегда закроют глаза на невинные шалости друг друга. Её мама, например, никогда не придавала слишком большого значения многочисленным интрижкам отца, а появляющиеся время от времени в их доме мужчины, друзья семьи, масляными взглядами раздевающие её мать, прекрасно вписывались в заведённый в обществе порядок. Главное — не нарушать приличий.

Оленька, ласково улыбнувшись Саше, то есть, Алексу Бельскому, конечно, и поймав его ответную улыбку, быстро зашагала к нему, но, не дойдя каких-то пары метров, остановилась. Он ждал не её, и улыбка, которую она так опрометчиво приняла на свой счёт, предназначалась тоже не ей. Не ей — а Вере Ледовской, которая обогнав Оленьку, приблизилась к Сашке, и они сразу о чём-то торопливо и негромко заговорили.

Картина была настолько невероятной, что Оля Рябинина остановилась как вкопанная, словно врезалась с разбегу в невидимую стену, и замерла, приоткрыв рот, не в силах поверить собственным глазам. Вера Ледовская и Саша Поляков! Вместе? И, не просто вместе, а разговаривают так, словно их связывает давнишняя и прочная дружба. Но Оленька-то знала, что никакой дружбы между этими двумя быть не может. Вера всегда ненавидела и презирала Полякова и терпела его только ради Ники, а уж когда выяснились все неприглядные обстоятельства Сашкиного стукачества, Вера первая решительно подвела жирную черту, навсегда отделяющую Сашку от их компании, и чётко дала понять каждому, что, если кто-то из них хоть на шаг приблизится к этому «мерзкому слизняку», тот будет моментально вычеркнут из списка тех, кого Вера Ледовская считает своими друзьями. И никто — даже Марк Шостак — не посмел её ослушаться. И вот надо же… Сама непреклонная Вера Ледовская стоит и, как ни в чём не бывало, разговаривает с Поляковым.

Оля Рябинина не успела опомниться, как Вера с Сашкой сорвались с места и куда-то пошли, не обращая ни на кого внимания и продолжая переговариваться между собой. То есть, говорила в основном Вера, а Сашка большей частью слушал и кивал головой. Что могло их связывать и именно сейчас?

Всё это было более чем странно, и Оля, практически не задумываясь над тем, что она делает, поспешила за ними следом. Она старалась не приближаться к Вере и Сашке, чтобы те её не заметили, но и не слишком отставала — боялась потерять их в толпе студентов, наводнивших фойе учебной части. Несмотря на обеденный перерыв, в коридорах было шумно и многолюдно — не все сразу бежали в столовую, некоторые предпочитали использовать это время, чтобы что-то повторить, или собирались стайками, поболтать и посмеяться. Смех и веселье были привычными, но время от времени это оживление затихало, голоса становились глуше, а то и вовсе гасли, как только на горизонте появлялся патруль.

К этому новшеству в учебке ещё не все привыкли, кто-то считал патрули явлением временным, очередной блажью администрации, но, тем не менее, эти группы из двух-трёх человек, юношей и девушек, одинаково серьёзных, аккуратно причёсанных, одетых в белые рубашки и тёмные брюки и юбки, с ярко-жёлтыми повязками на левой руке, казавшиеся инородным телом в разношёрстной толпе студентов, воспринимались с опаской, а те, кто уже имел с ними дело, и вовсе предпочитали убраться подальше.

— Предъявите ваши пропуска!

Высокая девушка с ярко-жёлтой повязкой, на которой поблёскивала вышитая чёрными шёлковыми нитками эмблема и длинная, плохо произносимая аббревиатура нового студенческого союза, приблизилась к обнимающейся парочке. Парень, высокий и лопоухий, кажется, с медицинского — Оленька видела его дежурившим в медпункте, — отскочил от девчонки, как мячик, а девчонка, вспыхнув до корней, тут же полезла в рюкзачок за пропуском.

— А ваш? — девушка из патруля строго уставилась на белобрысого.

— В сумке, в аудитории остался. Что, запрещено?

— Это Артюхов. У него третий класс стоит в пропуске, — к патрульной приблизился её напарник. Белобрысый Артюхов после этих слов зло уставился на говорившего.

— Третий? — красивое лицо патрульной презрительно скривилось. — А что вы здесь забыли, Артюхов, на этом этаже? Вы что не знаете, что тут могут находиться только те, у кого в пропуске стоит класс один или два.

— Я с медицинского…

— У них на медицинском всё ещё бардак, — подтвердил тот, кто опознал Артюхова. — Никак не могут утрясти правильную комплектацию учебных групп.