— Уверен, то же вы слышали обо мне.

— Слово Шевченко крепче, чем печать. Да, кажется, говорят.

— Теперь я благодарю, — Эдем приложил руку к груди, хотя такую характеристику слышал впервые. Возможно, судья ее только что придумал. — Значит, мы оба знаем цену репутации. Поэтому я подумал: с вашим опытом вы бы вполне могли стать судьей Верховного суда. Лишь бы желание.

Он умолк, выжидая реакции судьи и снова представляя, как вращаются шестерни в его голове и образуют вихрь. Так они прошли несколько кварталов.

— Знаете историю о блохе и овечьей шерсти? — начал Назаров. — Жила-была блоха. Жила она на собаке. Не голодала, но и условия были, мягко говоря, собачьи. Но как-то зимой хозяева собаки заколебались, собака прокралась в дом и улеглась на овечью шкуру у камина. Овечья шерсть была так мягка, а комната так тепла, что без лишних раздумий блоха прыгнула с собаки и, счастливая, начала обустраиваться в своем новом жилище. Тем все для нее и кончилось.

Эдем сделал из этой басни свои выводы и засмеялся.

— Даже Лафонтен не смог бы передать ваше мнение точнее, — сказал он. — Но эта басня не о нас. Речь идет о том, чтобы с собаки перепрыгнуть на льва. У львов кровь слаще.

Судья достал из бардачка сигарету и закурил в открытое окно. Эдем его не торопил. Пока из сценария, который они составили в кабинете Иванки, выбивался лишь один важный элемент — судья ехал на машине с рулем вправо.

— Это будет непросто, — наконец сказал судья.

Окурок полетел в окно.

— Нет ничего невозможного, когда рядом друг, — Эдем подчеркнул последнее слово. — У вас есть связи, у меня есть связи, но больше всего связей у бумажек с изображением Бенджамина Франклина.

Отправляясь сюда, он боялся, что не выдержит, сорвется, заедет судьи по лицу или еще что-то утнет — слишком уж ненавистным за время процесса стало это лицо с двойным подбородком и напыщенным выражением хозяина жизни. Но опасения оказались тщетными. Эдем чувствовал себя режиссером спектакля, в котором зрители становятся актерами, сами того не подозревая. Он играл с отличием, словно этой безумной ненавистью был полон не он, а кто-то другой, кто лежит сейчас неподвижно в пустой палате, у головы его трости, а под кроватью — тапочки.

— Что ж, можно попробовать. Но я должен понимать все условия нашей дружбы, — судья решил говорить прямо, чем удивил Эдема, который уже сушил мозги над тем, как заставить судью перейти от языка Эзопа к языку Трампа.

Судья вернул на стоянку ближайшей автозаправки. Машине сопровождения пришлось припарковаться рядом.

— Вы хотите знать, зачем мне это нужно? Ведь если бы речь шла о конкретном деле, мне проще было бы искать выходы на ведущего его судью.

Назаров вынул из пачки еще одну папиросу, но, вспомнив, что он на заправке, прикуривать не стал.

— Ну что ж, тогда пора проверить серьезность наших намерений взаимной откровенностью. Если то, что я вам скажу, выйдет за пределы этой машины, вместо друга вы получите врага.

Глаза Эдема сверкнули. Он понял, что хорошо выполняет свою роль, когда судья сомкнул руки. Сигарета торчала среди его пальцев как зенитка в ожидании воздушного флота противника.

— Вы знаете условия ведения бизнеса в нашей стране: каким бы умелым ты ни был, без политической поддержки тебя перегонит конкурент, который разжирел на госзаказе. Пока я один из немногих, кто может вести свой корабль среди бурь, не занимаясь политикой, Эдем заглянул в стекло заднего вида, словно проверял, не вызывали ли они лишнего внимания, но я привык думать на три шага вперед. Впереди президентские выборы. Действующий глава государства их проиграет, а значит изменится вся вертикаль власти. Вон Хижняк уже распродает свое имущество за бесценок.

Судья кивнул. Об этих поспешных действиях владельца «Трех китов» он слышал.

— Вот почему я решил открыть себе дорогу в политику. Но прежде чем заявить о намерениях, мне нужно укрепить свои тылы. И начать я решил, среди прочего, с судебной системы. В Высшем совете правосудия и в административном судопроизводстве я уже добился определенных успехов. И теперь пришел к вам.

Судья разомкнул руки. Эта полуправда Эдема была ему понятна и не таила очевидной опасности, а упоминание о коллегах было не менее эффективно, чем пятнадцать капель успокаивающего.

— Даю слово: от меня о ваших намерениях никто не узнает, — судья вложил в свои слова столько искренности, сколько мог. — Не в моих интересах, чтобы стервятники начали кружить над вами раньше, чем у вас будет достаточное количество ружей.

Теперь надо было сделать вид, что стадия недоверия прошла, и Эдем откинулся на спинку кресла.

— Откровенность за откровенность, — вся предыдущая беседа была только разминкой, теперь он непосредственно переходил к действию. — Прежде чем сесть к вам в машину, я попросил своих людей изучить, какие риски будет поддерживать вашу кандидатуру, что может выплыть на поверхность и ударить по вам и по моим капиталам. Если компромата не найдут они, вряд ли найдет кто-нибудь другой — у меня сильная команда. Их ответ меня почти удовлетворил.