Нет, началось. Первые ракеты упали на Югославию, и вскоре у американского посольства появились пикетчики. В окна полетели яйца, молодые парни мочились на дверь центрального входа.

– Во, во, и правильно! Что ж они думают – мы им аплодировать будем?! – одобрял начинающийся протест Николай Сергеевич. – И гранатку бы можно кинуть в ответ на их бомбы. Пускай понюхают!

К восьми утра невыспавшимся и воинственным прибыл на службу. В раздевалке, где меняли гражданскую одежду на форму, разговоры велись только вокруг налетов и бомбежек. Все, понятно, ругали Запад, предсказывали неминуемые служебные проблемы.

– Теперь-то гайки завинтят, – говорил мрачно лейтенант Савин, сосед Толокнова по кабинке. – Теперь не погуляешь.

– Настоимся в оцеплениях как пить дать, – согласно кивал прапорщик Чепурнин, затягивая шнурки мощных высоких ботинок. – Одно радует, что весна.

Николай Сергеевич буркнул:

– Это по календарю только… – И добавил громче, с обидой: – Собирался на дачу смотаться, а теперь, видно, долго не получится…

По расписанию у Толокнова сегодня намечалось дежурство на станции метро «Киевская», а вместо этого на разводе откомандировали как раз туда, куда он больше всего не хотел, – к посольству США.

– Вот, накаркал про оцепление, – сказал Толокнов Чепурнину укоризненно, когда они вместе направлялись к автобусу. – Неприятная служба сегодня.

– М-да, приятного мало. – Чепурнин хмыкнул кисло и пожал плечами: – Что ж делать… Я тоже засел бы сейчас на любимой тихой «Смоленской», кофейку б заварил, почитал…

Почти до трех просидели в автобусе в глубине Девятинского переулка, ожидая приказа выгружаться. Молодые ребята дремали, заметно скучали.

Толокнов и его сверстники разговаривали:

– Техникой, конечно, надо помочь. Новейшими зенитками нашими, спутниками.

– Да послать эскадрилью «сушек», чтобы контролировали воздушное пространство…

– Хе-хе, легко сказать!

– Милошевич тоже хорош гусь.

– Почему это?

– Ну, он же на нас все последние годы плевал. Все думал, что сам с усам. А теперь попрыгает…

– Но мы будем защищать не Милошевича, а людей. Сербов!

– Это-то понятно…

От посольства доходила информация: перед ним толпа человек в пятьсот. Кидают яйца, бутылки, банки с лечо, пузырьки с чернилами. Несколько удароустойчивых стекол разбито. Освистывают пришедших за визами. Но пока ничего серьезного, ситуация под контролем.

– Устроят теперь америкосам спокойную жизнь, – злорадствовал Чепурнин. – Нервишки блокадой пощиплют.

Всегда всё знающий лейтенант Глушко ответил уверенно:

– Они ночью еще выехали куда-то за город, на свои дачи. Там отсиживаются.

– Пусть вообще домой мотают! Высылают же послов во время войны… – встрял в разговор старших юный прыщеватый сержантик; на него посмотрели как на тявкнувшего несмышленого щенка.

В три часа поступил приказ выдвинуться к посольству и оцепить левое крыло здания.

– Наконец-то, – облегченно, устав от бездействия, выдохнул Толокнов.

Людей перед посольством оказалось уже далеко не пятьсот человек, а все тысячи полторы. В основном молодежь и пенсионеры. Толпа беспрерывно гудела, часто взрывалась дружным скандированием: «Ю-го-сла-ви-я!», «Янки, гоу хоум!» Люди помахивали красными, трехцветными российскими и югославскими, андреевскими, синими элдэпээровскими флагами, трясли плакатишками, наскоро изготовленными из настенных календарей.

Рота Толокнова растянулась цепью по обочине Девятинского переулка у соединения его с Новинским бульваром, спиной к посольству и лицом к напирающей, льющейся из подземного перехода подмоге пикетчикам. Их приказано было не пропускать: толпа и так уже слишком велика, а страсти накаляются.

Пацаны – курсанты милицейской школы – несли железные ограждения, устанавливали вдоль тротуара.

– Закрыт проход, закрыт! Всё! Назад давай! – закричал Толокнов, оттесняя людей. – Наза-ад!

Моментом пропали вчерашние и утренние мысли, теперь в голове только служба, исполнение приказа, решение поставленной задачи: не допустить новой волны пикетчиков к посольству, пресекать проявления вандализма и экстремизма.

На секунду Толокнова привели в замешательство появившиеся в толпе белые халаты и шапочки каких-то студентов-медиков – среди них могла оказаться, не дай Бог, и его дочь Марина; но это только на секунду.

И Николай Сергеевич угрожающе рычал особенно бойким, явно подпившим ребятам, которые хотели прорвать оцепление:

– Не лезь! Кому тут непонятно?! Назад, говорю!..

Слева от него работал прапорщик Чепурнин.

Вот потащили вниз по Девятинскому первых задержанных, тех, кто после запрета кидал в здание предметы; уже двигали пикетчиков на проезжую часть Новинского бульвара, расширяя пространство между толпой и посольством.

Николай Сергеевич чувствует привычную враждебность к толпе и ее ответную враждебность. Он готов к столкновению с ней, к борьбе. И когда рядом с ним какой-то парнишка поджег самодельный, намалеванный на простыне американский флаг и стал им размахивать, Толокнов подскочил к нарушителю, повалил на асфальт. Отшвырнул горящую тряпку, заломил ему руку. Поднял и повел к дежурящему неподалеку «ГАЗу» с вместительной будкой.