Нина вздохнула.

– Неудивительно…

– Поднимешься на чердак? – спросила мама утвердительной интонацией.

– Конечно. Сейчас всё починим.

Фонарик, наконец, включился. Женщина направила свет на Нину, потом на велосипед, перевела взгляд на кроссовки и спросила:

– А ты где была?

– Каталась, – отмахнулась Нина. – Всё-таки до следующего лета не увижу родные места.

Мама потёрла поясницу, обёрнутую шерстяным платком, и пошлёпала за Ниной в дом.

На чердаке пахло сыростью. Она включила фонарь на телефоне и пробралась к счётчику. Автоматический выключатель, понятное дело, был отщёлкнут, и достаточно было движения одного пальца, чтобы в мгновение вернуть к жизни свет во всём доме, электрический чайник, стиральную машину, телевизор, наружное освещение, пару зарядных устройств, холодильник и электронагреватель в каждой комнате – словом, всё, на что советская проводка явно не была рассчитана.

Когда-то на чердаке отец обустроил детскую игровую комнату с кукольным городком и большой железной дорогой, но когда Нина и её двоюродные сестрёнки подросли, игровую завалили и стали использовать, как сарай. Сюда почти не поднимались, разве что кто-то раз в две-три недели заглядывал, чтобы – как говорит мама – вернуть свет.

Вдоль стен стояла старая мебель. Трёхногие стулья, как цирковые акробаты, взгромоздились друг на друга и висели в воздухе, рядом примостилось прикрытое ветошью зеркало в богатой раме, а у другой стены стояла швейная машинка Zinger с деревянным основанием и красивой кованой педалью. Дальше шли коробки с советским сервизом и бог ещё знает чем. А в самом дальнем углу лежали стопки книг, заботливо перевязанные бечёвкой.

Нина села на корточки и принялась осматривать корешки книг. Большую часть коллекции составляла русская классическая литература. По слухам, бабушке, работающей в перестройку на полиграфическом комбинате, выдавали часть зарплаты книгами. Вроде несправедливо, но и жаловаться не станешь, ведь, как считалось тогда в самой читающей стране мира, книга – лучший подарок.

Среди советского самиздата и постперестроечных детективов стояли сборники фантастики. Нина выбрала себе роман братьев Стругацких на вечер и уже собралась спускаться, как вдруг среди старых школьных учебников она заметила любопытную книгу. Её привлекла кирпично-красная обложка с голубыми разводами и жёлтыми узорами. «Калевала», год издания 1933, финский народный эпос. Книга выглядела настолько ветхой, что казалось, рассыплется прямо в руках. Верхний слой краски потускнел, треснул и разошёлся тонкой паутинкой по всей поверхности. Уголки смялись и обнажили под цветной оклейкой бахрому картона. Хотя даже в таком побитом состоянии угадывалось, что когда-то «Калевала» была нарядным подарочным изданием.

Нина осторожно раскрыла книгу – корешок хрустнул, как французский багет, а в нос ударил горький землистый запах ветхих страниц. От старости и ненадлежащего хранения бумага пожелтела и пошла волнами, буквы потеряли прежний контраст и как будто немного расфокусировались.

Никогда прежде она не видела эту книгу, хотя хорошо знала её содержание. В памяти ожили картинки о том, как она, будучи ребёнком, пыталась выговорить имя главного героя, о котором слышала из папиных рассказов, а отец смеялся и раз за разом повторял по слогам.

«Вяйнямёйнен», – прошептала Нина.

Всё-таки случайности не случайны. Последние несколько дней Нина много думала об отце, о его странной судьбе и внезапном уходе. И вот теперь находит на чердаке его книгу. То, что книга принадлежала ему, не было никаких сомнений. Нина догадалась, что именно оттуда он доставал, как из расписного сундука, сказочные истории о подвигах жителей Калевы.

Было в этой книге ещё кое-что любопытное. На форзаце между переплётом и книжным блоком проходил жёсткий стык, как будто книга была собрана вручную. Возможно, её когда-то ремонтировали, всё-таки изданию много лет, а судя по изношенности, книгой часто пользовались. Нина поднесла поближе фонарик и увидела выцветшую надпись карандашом, которую не заметила сразу. Раньше именно так люди подписывали книги в подарок: кому, от кого, по какому поводу и обязательно тёплые слова «на добрую память», «с наилучшими пожеланиями». Но это не было поздравлением. На ванильного цвета бумаге мелкими прописными буквами было выведено: «Нина, найди сердце севера. Остров Ильматар». А на строке ниже – цифры 310 дефис 336.

Она перечитала ещё раз.

И ещё раз.

Нина всматривалась в каждое слово, не веря своим глазам. Зачем отец (а то, что именно он автор послания она не сомневалась) оставил эту записку внутри книги? Что он хотел этим сказать?

«Сердце севера… что за бред… папа, ты о чём», – прошептала она. Первая мысль была о том, что отец в конце своей жизни утратил связь с реальностью и потерялся в том, чего нет. Он часто пропадал из дома, а мама объясняла его отсутствие двумя фразами «уехал» и «запил». Возможно, эта надпись – послание из хмельного забытья, а, может, последняя воля любящего отца. Но как бы там ни было, нужно первым делом поговорить с мамой.

Нина сунула подмышку «Калевалу» и спустилась вниз.

В спальне горел ночник, это означало, что мама уже спит. Придётся подождать до утра. Нина заварила чай с листочками мелиссы и устроилась на диване под пледом. Через открытое окно на неё смотрело звёздное небо. Миллионы, миллиарды маленьких огоньков мигали и блестели, обещая новую встречу через год. Но в следующем августе Нина уже не увидит эти звёзды, как и саму дачу.

И виной тому найденная на чердаке папина книга.

Утром её разбудило суетное шлёпанье садовых тапочек: топ-топ, туда-сюда. Нина накинула махровый халат – насколько просторный, что вместил бы в себя ещё одного человека – и вышла на веранду, которая служила и кухней, и гостиной. На столе стояли банки всех цветов и размеров, выстроенные по росту, как школьники на линейке.

– Привет, дочь, – поздоровалась мама, – начала тебя в дорогу собирать. Огурчики солёные возьмёшь? Варенье?

– Спасибо, мам, я к вечеру поеду, успеем собраться.