8.

А ночью выпал снег. Странный, белый, тихий, теплый, он укутал дерева, он прикрыл собою землю, опустился на дрова. На дорогу и на пашню, на сарай и на овин… Странный, белый, бесшабашный, землю он собой укрыл.

Только ветер не уймется, кружит, вьюжит и не спит. То в окошко поскребется, то по трубам пролетит. Постучится в двери, в сени, приластится на порог… Зимний ветер, не весенний, снежен, холоден и строг.

Старой ведьме снился сон. Свист ветра за окошком и нежное сопение спящего кота навевали странные видения. В своем сне она была маленькой девочкой и только- только училась ворожить. Бабушка показывала ей, как собирать и отличать травы, варить взвары и настаивать корешки. В этом сне она чувствовала себя свободно и легко, едва касаясь ногами земли, бежала она по зеленой лужайке, опьяненная ароматом цветов и трав, подставляя смеющееся личико теплому солнцу. Одетая в белую полотняную рубаху, босая и счастливая, свободная, как солнечный зайчик. На ее русой головенке небрежной россыпью незабудок и ромашек съехал на одно ухо венок, в руках едва умещался огромный букет. Она оглянулась, бабуля, посмеиваясь, качала головой ей вослед, шелестели березы, грациозно покачивая на ветру тонкими ветвями, и всему миру безумно нравилось жить. В этом сне ей было хорошо.

Вставать не хотелось. Не хотелось открывать глаза и возвращаться в холодную старую зиму из теплого лета детства. Но наступило воскресенье, праздник. Пора в церковь.

Кряхтя, слезла она с лежанки, растопила печь. Ей было лет двести, а сколько точно – вспомнить уже не удастся, да и зачем? Годом больше, годом меньше… Что еще могла подарить ей жизнь? У нее было все. За свою долгую жизнь она вылечила множество людей и животных, любила и была любима, у нее были дети, некоторые пошли по ее стопам, некоторые нет – не хотели или не дано было, но все разбрелись по этому огромному миру, устраивая свою судьбу, в поисках своего единственного счастья.

Она ничего уже не желала, только продолжала жить, как бы по привычке, творить и выдумывать. Старалась существовать в ладу с собой и миром, что, конечно, не всегда удавалось, как не всегда удается любому из нас.

Постепенно согрелась вода все в том же старом котле, который за много лет пропитался запахом трав и настоев. Она вылила ее в большое деревянное корыто, медленно разделась и погрузилась в пахучую воду. Вымыла голову, поскребла старое морщинистое тело. Закуталась в беленую холстину и уселась у печи, расчесывая спутанные седые пряди.

Вскинулась, когда раздался благовест. Достав из сундука чистую рубаху, принялась одеваться, посмеиваясь над приметами. Говорят, чтобы определить ведьму, нужно в церковный праздник одеться во все чистое и новое, тогда без труда углядишь в церкви ведьму – она одна будет стоять спиной к аналою, лицом к двери. Чушь собачья. Она верила в Бога, он давал ей силу, и к нему обращалась она за помощью, у него просила прощения и очищения, когда приходилось прибегать к помощи нечистой силы, что с каждым годом становилось все реже и реже.

Вот и сегодня вместе со всеми собиралась она исповедаться и причаститься, вымолить прощение за давешнюю боярыню, за то, что помогла пойти ей супротив природы, помогла снова стать молодой.

Заплела косу, оделась. Натянула старую, потертую шубейку, повязалась цветастой шалью. Вышла на крыльцо, да и ахнула. За ночь снег покрыл землю, все было белым, чистым. Ярко светила луна, снег уже кончился, только ветер свистел в голых ветвях простуженных деревьев. Тихонько пошла в Кремль.

По дороге встретилась ей верба. Старуха подошла к дереву, протянула костлявую руку, дотронулась до ветки. Так и есть. Каждый год на протяжении всей своей долгой жизни наблюдала она одну и ту же картину: в конце ноября 8 , в Введенскую ночь, тихо и незаметно распускалась верба. Какая бы ни была погода, природа дарила Богородице единственные цветы, которые она была способна породить в это суровое время года. Как вот вход Господень в Иерусалим встречают с вербами, так и Матерь Божия входит в храм Господень, и снова расцветает верба, наливаясь почками. Не верите? Проверьте как- нибудь сами. Потом расскажете.

Народ постепенно стекался к Успенскому собору, заполнял храм. Стоя в задних рядах толпы, старая колдунья оглядывала людей, без труда читая на их лицах все их проблемы и заботы, наполнявшие непростую жизнь.

Вдруг гомон затих, люди непроизвольно расступились, давая дорогу кому- то. кого она пока не видела. Раздались приглушенные перешептывания:

– Это кто?

– Никогда не видала…

– Кто такая? Откуда?

– Поди ж ты, красота- то какая…

Восхищенные возгласы становились все громче, наконец, и сама колдунья сподобилась лицезреть предмет всеобщего возбуждения.

Посередине наоса 9 , в плывущем свете свечей и лампад, стояла стройная девушка в парчовой шубе на лисьем меху, разрумянившееся лицо обрамляли светлые локоны, полные сочные губы растерянно улыбались, а небесно- голубые глаза были оттенены такими длинными ресницами, что в их тени они казалось синими.

Снова повисла тишина, люди замолкли, только теснее сбивались в круг, не сводя глаз с незнакомки и стараясь подвинуться к ней поближе. Она невесомо стояла, вытянувшись к расписному своду, слегка приподняв подбородок, свысока оглядывала толпу. Наконец, нашла глазами того, кого искала, и по ком так долго болело и страдало ее измученное сердце, улыбнулась. Взгляд ее потеплел, ресницы призывно задрожали, рука начала нервно теребить толстую косу, то расплетая, то сплетая ее вновь.

Иван, посадский плотник, открыв рот, не сводил с не глаз, он покраснел, веря и не веря, что именно ему была адресована эта сладкая улыбка и зовущий взгляд.

А народ меж тем снова начал перешептываться:

– Чужая, не наша.

– Ага, купеческая, видать, девка- то..

– Во- во, и я говорю, вчерась купцы с севера пришли, на торговой стороне табором стали, видать ихняя…

Началась служба, и возбужденные голоса постепенно смолкли, но взгляды перекрестными молниями продолжали сходится на одном и том же объекте пристального внимания толпы.