— Спасибо, — кивнув, ответил я королеве. — Да, картины выглядят знакомо. Это события тысячелетней примерно давности. Знаешь легенду об Усаги но Мегами?

— Гм… — Сальма мило нахмурилась, пытаясь вспомнить не самые распространенные даже на востоке, не то что на западе, легенды. — Кажется, в Летописи минувших лет что-то было о Заячьей богине...

— Ее звали Кагуя, — пальцем указал я на изображенную на картине фигуру женщины, окруженную исходящими от ее лучами, символизирующими то ли силу, то ли Муген Цукиёми. — Считалось, что она - прародительница всякой чакры на земле. Съев плод с Божественного древа, она обрела несравненное могущество и остановила войны на земле. У нее родился сын, — мой палец скользнул к следующему изображению, на котором были запечатлены мать и младенец, — Рикудо Сеннин. Сама Кагуя погибла, когда Божественное древо пожелало вернуть чакру себе и превратилось в десятихвостого монстра, но Рикудо его остановил.

— Да, у нас эти сказки отличались, но звучит знакомо.

— Чем отличались? — полюбопытствовал я.

— Чакра. Ее прародительницей она быть не могла, потому что Рюмьяку - основа мира, драконьи жилы были до появления Усаги но Мегами.

— Не исключаю, что так и есть, — не стал отрицать я. — Легенда слишком уж полна неточностей. Например, у Кагуи было как минимум два сына. А Узумаки приписывают ей наличие еще и дочери, а то и не одной. Любопытно, что и сам Хагоромо в оставленных им лично записях не упоминает ни сестру, ни даже своего брата-близнеца. Так что сведения о делах былых слишком обрывчаты и искажены.

Думается мне, что в ту пору многим казалось бессмысленным вести хронику. Ниншу Рикудо было в расцвете, знание распространялось без преград. Наверное, многие непосредственно знавшие Хагоромо жили в ожидании скорого счастливого царства всеобщего блаженства. Но их Мессия ушел, а его сыновья и последующие потомки утонули в пучине братоубийственной войны. Диво, что вообще хоть какие-то легенды сохранились. И то в немалой степени оттого, что сам Рикудо решил оставить завещание потомкам. Впрочем, и оно насколько монументальное и нерушимое, настолько же сложно читаемое.

— Может, легенды и не точны, но кое в чем можно не сомневаться, — Сальма подошла ближе к картине, к ее части, повествующей о событиях, предшествующих появлению Кагуи. — Есть у людей чакра или ее нет, но воевать они не перестанут никогда.

Я тоже посмотрел на изображение двух противоборствующих армий и пожал плечами.

— Странно ожидать иного. Жизнь — это эволюция, а эволюция — вечная борьба. Отбору подвержена не только биологическая часть живых существ, но и социальная. Поэтому пока мир жив, настоящего мира в нем не будет никогда.

— Но мы попробуем его создать? — обернулась ко мне Сальма. — Ты обещал мне.

Я с интересом посмотрел в глаза требовательно глядящей на меня королеве.

— Сейчас ты напоминаешь Кагую, — попытался уклониться я от ответа, — которая считала землю своими угодьями и пожелала запретить в них всякое кровопролитие.

— Мир, скованный железом, кровью и любовью. Ты обещал, — настойчиво повторила Сальма.

— Сковать народ законом и железом оружия, за ним стоящим, можно. Связать врагов узами крови и породнить их тоже, хоть для этого уже требуется моральное усилие. Но с любовью сложнее. У Рикудо это не получилось, — я вновь пожал плечами и улыбнулся. — Я пока пытаюсь.

— Пытаешься, начав еще одну войну?

— Война идет давно, пусть и без открытых сражений, — вздохнув, покачал я головой. — И вообще-то ничего я не начинал — это на мою Унию напали.

— Конечно, охотно верю. И я понимаю мотивы, побудившие тебя спровоцировать Страну Пламени, но мог бы попытаться ослабить ее, если это нужно было, стравив с бесполезными шиноби Юмегакуре, например.

— Сальма…

— Что? Хочешь сказать, что я слишком жестока и цинична? — с ироничной улыбкой спросила королева. — Да, так и есть. Я всего лишь королева, а не ками. Жизни людей из других стран для меня имеют меньшее значение, чем мои подданные, которых ты пытаешься теперь втянуть в эту войну.

— И с таким подходом ты просишь меня подарить тебе мир? — рассмеялся я.

— Именно потому что ты никогда не последуешь таким моим советам, я и верю, что у тебя это получится, — улыбнулась в ответ Сальма. — Кстати, в последнее время ты стал веселее. Дело же не только в дне рождения. Что-то произошло?

— Возможно… — ответил я, не став вдаваться в подробности, потому что заметил приближающегося слугу, который скоро сообщил:

— Ваше величество, Казекаге прибыл в Роуран.

— Хорошо, Майкеру, — кивнув, отозвалась Сальма, сказав уже мне: — Ну, пойдем встретимся с зятьком Орочимару Рюсея.

— Да, точно… Зятек, — следуя за Сальмой, я вспомнил об одной раздражающей мелочи и активировал Бьякуган. — А где Ее высочество? А, вот она. Отлично.

— Что моя дочь опять сделала не так? — коварно усмехнувшись, спросила Сальма.

— О, Сара самый чудесный ребенок на свете, единственное, что меня смущает — это ее вкус.

— Гм. А мне кажется, что у нее замечательный вкус.

— Не исключаю. Во всем, кроме мужчин.

— Ох. Это у нее наследственное.

Я скептически посмотрел на Сальму. Она в ответ с нескрываемой иронией на меня. Мне оставалось только обреченно вздохнуть. Да, на мой взгляд, Сара поступила очень глупо. Но сделанного не вернешь. Раз ей так хочется, то пусть так и будет.