Шрифт:
Кричали машинисту.
Словно повинуясь этим приказаниям, поезд остановился. так и не доехав до платформы.
— Спи-ри-до-но-ва! — скандировали в толпе. — Спи-ри-до-но-ва!
— Да здравствует Спиридонова!
— Привет Спиридоновой!
Маруся, полулежавшая у окна — ее опять мучили приступы кашля, — улыбалась. Настя Биценко усмехнулась чуть ревниво:
— Тебя встречают.
Маруся пригладила обеими руками волосы и только собралась было подняться, как Маня Школьник громко закричала:
— Смотрите, смотрите! Что там такое!
Все опять бросились к окнам.
Со стороны станции надвигалась огромная пестрая толпа. Может, тысяча, может, две тысячи людей с красными знаменами все ближе, ближе… Можно уже разобрать надписи на знаменах: «Да здравствуют товарищи соц-демократы в Государственной Думе», «В борьбе обретешь ты право свое». Слышалось пение: «Отречемся от старого мира…»
Подошли к вагону и остановились, обступили его со всех сторон.
— Спи-ри-до-но-ва!
— Привет товарищу-борцу Спиридоновой!
Когда Маруся вышла на ступеньки, к ней потянулись сотни рук.
— Говори, товарищ!
Чуть приметная горделивая улыбка мелькнула на ее губах, мелькнула и исчезла. Что ж, нечто подобное она и ожидала. Так и должно быть, — она, Маруся Спиридонова, представляет сейчас для них, для этой толпы, всю партию социалистов-революционеров. Как хорошо, что она, предвидя такую ситуацию, уже продумала свою речь…
— Теперь идет последний, решительный бои, — Маруся говорила четко и звонко, черпая силы в устремленных на нее тысячах пар глаз, — и мы должны победить во что бы то ни стало, не жалея жертв. Знайте, что пожертвовать своей жизнью не трудная и не ужасная вещь. Теперь нужно смело смотреть в глаза смерти, теперь нужно отнестись к своему благополучию так же, как муравьи относятся к себе, придя к глубокому ручью. Передние ряды бросаются в воду и своими телами составляют мост, по которому все их муравьиное стадо переходит на зеленый берег. Наши жизни, наши усилия, наши иногда нечеловеческие страдания — все это такое хорошее зерно, из которого вырастет великое, роскошное дерево свободы народной. Помните и день и ночь, что вам нужно полное и всестороннее освобождение, и политическое и экономическое. Боритесь с капиталом так же яростно и доблестно, как сейчас боретесь с самодержавием, и вы победите!..
Не только рабочие-железнодорожники внимательно слушали Марусины слова. В двух шагах позади нее, прижав стиснутые руки к груди и затаив дыхание, стояла Маня Школьник. Когда Маруся замолчала, Маня повернулась к Езерской:
— Ох, как все правильно-то, Лидия Павловна! А я вот так красиво говорить совсем не умею…
Езерская ничего не сказала, лишь с чувством пожала Манин локоть, во всем с ней соглашаясь. По губам Насти Биценко, наблюдавшей эту сценку, поползла ехидная усмешка.
— А может быть, так красиво говорить и не стоит? — чуть слышно, словно про себя пробормотала Настя. — Так откровенно искать дешевой популярности…
Но Маня не расслышала этого замечания, продолжая восторженно, во все глаза, смотреть на Марусю.
После митинга в Кургане Маня и Лидия Езерская стали относиться к Спиридоновой с каким-то почти романтическим обожанием, Ревекка Фиалка была почтительно-приветлива, а Настя — приветливо-осторожна. Лишь одна Саня Измайлович слегка дичилась знаменитой тамбовской террористки и избегала обращаться к Марусе напрямую.
Впрочем, саму Марусю мало волновало отношение к ней се подруг по несчастью: всю дорогу она так плохо себя чувствовала, что почти не вставала с постели. Кровохарканье не усиливалось, но и не проходило.
Однако стоило только поезду подъехать к очередной станции, — девушки дивились, откуда у Спиридоновой силы берутся! Она выступала на всех митингах, днем и ночью подходила к окну по первому зову встречавших и говорила, говорила с ними…
Если бы девушки знали, что у Маруси всегда при себе было достаточно сильное средство для поддержания бодрости духа: смятый листочек бумаги, который она доставала из-за пазухи, любовно разглаживала на коленях и перечитывала вновь и вновь. Строки, обращенные к ней — к ней, недавно еще ничем не примечательной обычной тамбовской гимназистке, — легендарными шлиссельбуржцами: Гершуни, Карповичем, Сикорским, Созоновым… Петр Карпович убил в 1901 году министра просвещения Боголепова, убил в знак протеста против преследований революционных студентов. Дело Егора Созонова и Сикорского до сих пор было на слуху у всех: убийство шефа жандармов Плеве вызвало бурное ликование среди эсеров и даже эсдеков и волны репрессий со стороны правительства. И такие люди, такие известные люди пишут к ней!
Это письмо было опубликовано 5 июля в петербургской газете «Мысль», но копия попала в Тамбовскую тюрьму значительно раньше, еще весной, в конце марта. Подписали его знаменитые террористы и— Гершуни! Сам Григорий Гершуни, создатель боевой организации эсеров, организатор убийства министра внутренних дел Синягина!
Получить от Гершуни такую характеристику: «Вас уже сравнивали с истерзанной Россией. И вы, товарищ, несомненно, — ее символ. Но символ не только измученной страны, истекающей кровью под каблуком пьяного, разнузданного казака, — вы символ еще и юной, восставшей, борющейся, стойкой и самоотверженной России. И в этом все величие, вся красота дорогого нам вашего образа…»
Она, Мария Спиридонова, по мнению Гершуни, — символ, воплощение страдающей России! Такие слова многого стоят… И она не обманет их ожиданий! Не посмеет обмануть…
Курганская демонстрация встревожила начальство, и вагон с будущими каторжанками перед прибытием на большие станции решили отцеплять от поезда, оставляя на ближайшем полустанке.
Перед Омском вагон остановили в восьми верстах от города. Однако продержали там недолго, прицепили паровоз, и снова тронулись в путь.
— Смотрите-ка, прямо царский поезд, — невесело пошутила Настя Биценко. — Как государь император с семьей едем. Интересно, что случилось?