Я открываю рот, чтобы ответить, а он в этот момент запихивает мне проклятую тряпку, не позволяя сомкнуться губам. Пихает так сильно, что я едва сдерживаю рвотные рефлексы. Когда Денис отшвыривает меня к шкафу, приходит четкое сознание — спастись не получится.

Он поднимает руку, сжатую в кулак, что-то грубо говорит, а я уже ничего не слышу… от боли, которая пронзает мое тело, сознание улетучивается.

Мама, так и не пришла ко мне…

Она не нашла меня под горкой.

***

Я щурюсь от света, который режет глаз. Краем уха слышу, что мне наложили на щеку несколько швов. Врач говорит, может остаться шрам. По телу бесконечное количество гематом и ссадин, потребуется не меньше четырех дней, чтобы боль утихла. Кажется, меня привязали к капельнице.

Голова гудит, но я понимаю, что нахожусь в больнице, не понимаю только, кто меня сюда привез.

— Ди, детка, — слышу знакомый мужской голос.

— Молодой человек, — ругается другой, более прокуренный голос. — Она еще слишком слаба. Выйдете на время.

— Никуда я не от нее не уйду!

— Я вызову охрану сейчас.

— Сколько мне вам дать денег, чтобы вы перестали действовать на нервы? — после этой фразы слышу, как шелестят купюры.

— Ненормальный, — бурчит прокуренный голос. Мне к глазам подносят маленький фонарик, раскрывая веко шире.

— Видите меня? — я фокусирую сетчатку глаз и только теперь могу разглядеть пушистую макушку мужчины в белом халате.

— Вижу, — с трудом произношу. Во рту такая сухость, словно там прошлись наждачкой. — Можно воды?

— Сейчас, сколько пальцев видите? — он проводит со мной стандартные махинации, на которые я по инерции отвечаю. Мне тяжело говорить, и очень хочется спать, а еще страшно, наверное, поэтому я то и дело заглядываю за спину врачу. Вдруг второй голос принадлежит Денису…

— Зайду позже, — чеканит строго мужчина. Я зажмуриваюсь и отворачиваюсь, не хочу видеть Дениса. Страх настолько овладел мной, что у меня начинают стучать зубы и дрожать руки.

— Ди, эй, детка, — я не смотрю, лишь чувствую, как по щеке скатывается слеза.

— Диана, посмотри на меня, ну пожалуйста. — Заботливо шепчет он. Я качаю головой, сжав пальцами простыню. У меня болит каждый сантиметр на теле, воспоминания так живы, что, кажется, будто я до сих пор лежу под ногами человека-монстра.

— Прости, — мужской голос полный надлома заставляет меня вздрогнуть. — Прости, что я пришел так поздно. Прости меня, Диана, — на тыльную сторону ладони капает холодная капля, а затем ее касаются лбом. Я распахиваю глаза и осознав, что зря боялась. Рядом сидит Кирилл, мой Кирилл, сжимает мою ладонь, умоляет посмотреть на него.

Как же… затуманенный мозг мог не узнать Беркутова?

— Кирилл, — хрипло шепчу, он поднимает голову, и я замечаю в его глазах застывшие слезы. Мужчины не плачут, говорил когда-то отец. Он никогда не переживаю о нас — своей семье. Те, кто любят, плачу, если дорогому человеку больно.

Из моей груди рвутся рыдания, но мне настолько больно, что я лишь тихо всхлипываю и пытаюсь пошевелить пальцами, чтобы обхватить ладонь Кирилла, но ничего не выходит. Заметив мои жалкие попытки, он берет мою руку и приподняв ее к губам, нежно касается пересохшими губами запястья. Он целует каждый сантиметр моей кожи так трепетно и нежно, будто одним своим прикосновением он может навредить мне, но в тоже время боится отпустить, лишь бы я не исчезла.

— Диана, — губы Кирилла дрожат, во взгляде застыла вина.

— Обними меня, пожалуйста, — мне хочется протянуть руки, но сил нет даже говорить.

Кирилл наклоняется, я вижу, как он боится причинить мне боль своим прикосновением, вижу и не могу сдержать слез из-за этого.

— Пожалуйста.

И он обнимает. Легонько. Почти неощутимо. Но мне этого достаточно, чтобы понять, как много я значу для него. Достаточно, чтобы почувствовать себя важной.

Если бы я сегодня навсегда уснула, в этот мире был бы хотя бы один человек, кто бы горевал обо мне.

Глава 54 — Кирилл

— Как ты нашел меня? — Ди пытается подняться, оперившись на локти, но дикая боль не дает ей этого сделать. Я сцеживаю зубы от злости, стараясь не показывать бурю, которая разрывают мою душу. Эта девушка такая хрупкая, маленькая, словно еще неумелый ребенок. Как кто-то может даже пропустить мысль в голове ее обидеть, поднять руку?

Я с детства ненавидел грубую силу в отношении женщин. Отец показал дурной пример, хотя никогда не бил мать, но то, как он ее выволок за дверь, было не менее жестко. Я смотрел на фотографию мамы, на ее худенькие плечи и понимал, что мужчина должен быть другим — не таким, как мой отец. Он должен защищать женщину, оберегать, а не становиться личным палачом.