— А не пегеоцениваем ли мы часом силу вгага? — склонив голову набок, хитро прищурился Ленин. — Нет ли здесь ошибки? Не может ли статься, что пегед нами — колосс на глиняных ногах? Вот что, товагищи, тут необходимо пговести сегьезнейший анализ. В этом суть магксистского метода: где дгугой бьет с газмаху, мы должны спегва понять пгичину, найти слабое место и удагить именно туда, пгицельно и точно.

— В том-то и дело, Владимир Ильич, — мягко заметил аккуратно постриженный рябой человек с усами. — Мы корней его силы не знаем.

— Пгавильно, товарищ Сталин, — подтвердил Ленин. — Не знаем когней. Это — плохо.

— Похоже, классовая теория тут дает сбой, — заметил Зиновьев.

— И правда, чьи классовые интересы защищает этот так называемый Хозяин? — поддержал его Каменев.

— Дело не в этом, — уверенно ответил Ленин. — Не теогия ошибочна, а наше понимание ее. Я полагаю, понятие классовой богьбы нам еще пгедстоит всемегно углублять и гасшигять. Жизнь постоянно пгеподносит сюгпгизы. В космических масштабах классовое пготивостояние несомненно пгиобгетает иное качество. Наша геволюция закономегно погождает сильное пготиводействие, товагищи, как всякий пгогъесс. Пгигода этого пготиводействия, эта инегция матегии, пока скгыта от нашего научного згения. Нельзя все пгедугадать, товагищи, к сожалению, нельзя.

— И все же, — попытался уточнить Орджоникидзе. — Научный подход тут должен быть возможен.

— Несомненно, товагищ Огджоникидзе! — согласился Ленин. — Как всякая инегция, этот пгоцесс погожден самим действием, пгеобгазующим матегию, то есть, погожден самими нами. В нас пгичина, товагищи. Возможно, мы где-то опять допустили ошибку, где-то не туда свегнули, пошли не тем путем. Это нужно сегьезно пгоанализиговать. В любом случае я нахожу пгоект товагища Тгоцкого очень полезным. Какое будет мнение, товагищи?

— Проект хороший, — сказал Зиновьев. — Однако прошу обратить внимание, что для его реализации потребуются значительные ресурсы, а их и так не хватает.

Его поддержал Каменев.

— Я думаю, ресурсы мы найдем, — возразил Сталин.

Проголосовали за проект Троцкого. Все были за, кроме Зиновьева и Каменева, которые воздержались. Клаве понравилось, как они дружат, во всем поддерживают друг друга. «Это счастье — постоянно иметь рядом друга», — подумала Клава. Она вспомнила о мокрой, неизвестно где идущей под дождем маленькой Варваре, и слезы, неподходящие к величию окружающего собрания, навернулись ей на глаза.

— А это правда, что у вас есть сын? — шепотом спросила Клава у Ленина в автомобиле, по пути в Кремль.

— Пгавда, — склонившись к ней, еле слышно ответил Ленин. — Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Вы с ним, навегное, свегстники. У него совсем мало дгузей, потому что он не может ходить.

— Почему не может? — спросила Клава.

— Ног нету, — грустно сказал Ленин. Надежда Константиновна тяжело вздохнула. — Будешь дружить с мальчиком без ног? — спросил Владимир Ильич.

«Что за судьба», — вздохнула про себя Клава. «Один без головы, другой без ног». Но вслух она ответила:

— Это не важно, есть у человека ноги и нет. Важно, чтобы он был хороший.

Ленин не ответил, он только прислонил к себе Клаву и погладил ее по голове. Клава обняла Ленина и прижалась щекой к его груди. Ей было горько за несправедливость: у человека, который так любит детей, только один на свете сын, да и тот без ног. «Стану Ленину вместо дочери», — решила Клава. «Все равно у меня отца расстреляли. А Варвара пусть будет дочерью своего Бога. Ленин лучше, он добрее».

— А как его зовут? — спросила Клава.

— Ваней, — тихо сказал Ленин. — А хочешь, пгямо тепегь к нему и поедем?

— Давайте, — согласилась Клава.

— Ну что ты Володя, зачем, — обеспокоилась Надежда Константиновна. — Девочка устала, она, наверное, спать хочет.

— Нет-нет, я нисколечки не устала, — заверила ее Клава, хотя ей и вправду очень хотелось спать. — Давайте поедем.

— В Гогки! — велел водителю Владимир Ильич, заметно повеселев.

«Страшный», — вспомнила Клава одинокое Варварино слово.

В Горках осень была уже при смерти. Бурые листья на деревьях прогнили до черных костей и обвалились на землю, шурша под шинами автомобиля, как бумажный ковер. Солнце не открывалось на небе, а жило где-то за границей пасмурных облаков, в ясной, свободной пустоте. Кругом застыла тишина, которая может существовать только в тех местах, где нет ничего живого. Ничто не шевелилось в молчании намокших от дождя ветвей.

Ваня Ульянов сидел в кресле, к которому приделаны были колеса, чтобы мальчика можно было катать по дому и вывозить на веранду. В комнате было темно, хотя уже наступило утро: холодные тучи пропускали слишком мало света. Ваня Ульянов действительно был страшен: настолько бледен, что кожа его казалась сделанной из плесени, а глаза его смотрели все время одно и то же место. Клава сперва даже подумала, будто он мертв, что ее привели к трупу, что Ленин и жена его от горя просто позабыли, как давно уже умер их сын, и по-прежнему ищут для него друзей. Но Ваня пошевелил рукой, когда Ленин подвел к нему Клаву, хотя смотреть на нее не стал, ему, видно, было все равно, какая она.