Он призвал всех к величайшей бдительности и готовности на случай, если немцы пойдут на провокацию.

Но все сказанное было слишком расплывчато и двусмысленно: подразумевалось слово «война», т. к. после выступления инспектирующего полковника, несколько слов сказал командир 68-го танкового полка подполковник Смирнов: «Теперь можно задавать вопросы». Из четвёртого ряда поднялся подтянутый и стройный лейтенант:

– Командир второй роты, второго батальона лейтенант Курцев, – представился он и, получив разрешение, спросил:

– Товарищ полковник, нам хотелось бы получить конкретное объяснение: что происходит сейчас на границе? Нас всех волнует неизвестность. Наши части, практически, приграничные и если вступим в бой, то с погранзаставами вместе, – он набрал воздуха, словно готовясь к преодолению препятствия, провёл ладонью по белокурым волнистым волосам, окинул взглядом сидящих рядом товарищей. – Немецкие самолёты безнаказанно пролетают на малых высотах над нашей территорией, пограничники доносят нам, что немецкие офицеры шатаются на виду у самой границы и изучают в бинокли нашу сторону. Там за кордонами, немцы накапливают воинские части. Объясните, товарищ полковник.

Вопрос Курцева не был просто вопросом. Высказано то, о чем думал каждый присутствующий здесь командир и политработник. Все знали, что немцы подтягивают боевую технику к границе, по Львову распространяются провокационные слухи: кто-то угрожает советско-партийным работникам, посланцам партии в Западную Украину, – виселицей и расстрелами… Пограничники чуть ли не ежедневно ловят диверсантов не только на полосе отчуждения, но и в своем ближнем тылу – немцы забросили в район Львова крупную диверсионную группу…

Инспектор – полковник Васильев (участник финской войны, награжденный орденом Ленина, погиб в июне 1941 года в районе Дубно) вытер носовым платком вспотевший лоб – в зале было душна – и видно было: обдумывал ответ на крайне затруднительный вопрос. Он не может переступать запретную черту, установленную высшим командованием. Он заметно побледнел, но держит себя в руках; какие-то минуты молча смотрит в притихший и настороженный зал.

Недавняя проверка Киевского Особого Военного Округа заместителем наркома обороны генералом армии Мерецковым показала, что не все благополучно на государственной границе, и об этом знали все присутствующие.

– Товарищи, – наконец начал полковник тихо и глуховато, словно читая газету, – мы знаем, что немцы проявляют подозрительную активность у наших границ. Обстановка в Европе, как вы знаете из печати, сложная. Напомню, что мы заключили договор с Германией о ненападении сроком на десять лет… Война идет внутри мира капиталистов… Нам необходимо выиграть еще какое-то время, чтобы закончить переоснащение Красной Армии новейшей боевой техникой. Большая политика диктует: нельзя показывать, что мы к чему-то готовимся. Это может вызвать провокацию со стороны тех же немцев, что крайне нежелательно для нас. Никакого повода для провокаций. Необходимо совершенствовать свою боеспособность. Быть всегда готовыми дать отпор агрессорам, если они попытаются опробовать крепость наших границ…

Выходили из клуба все с чувством неудовлетворенности, вызванной неопределенными ответами представителя Киевского Особого Военного Округа.

Автобус остановился в центре села Судовая Вишня. Здесь сошли все командиры и разошлись по своим квартирам.

Курцев и Кожанов направились к восточной части села.

– Ничего не сказал полковник определенного, а дело табак, – недовольно произнес Кожанов, коренастый, смуглый, чуть ниже ростом, но шире в плечах своего друга Курцева.

– Не расстраивайся, Алексей, – бодро ответил Курцев – Борис по своей натуре, что бы ни происходило, был всегда самим собой: не терял голову, несмотря на обстоятельства, радовался жизни, коли она дана человеку только один раз, шел туда, где труднее. – У нас есть, кому думать, там, в Кремле. Не так уж страшен черт, как его малюют! Если бой, что ж, примем его, как положено.

– Принять бой – не задача, на то мы и военные, но хочу спросить: как на наших «двадцатьшестёрках» против немецких Т-4? – загорячился Кожанов. – Без «тридцатьчетверок», не говоря уж о КВ, если что – нам придется туго.

– На сегодня нам, пожалуй, предостаточно, – оборвал разговор на эту тему Курцев, сознавая справедливость слов друга. Ответить ему он не мог, ибо сам не знал, что будет завтра, как обернутся события и с чем они, если придет тот час, смогут встретить врага.

– Пошли к нам, – пригласил он Кожанова. Друзья остановились на развилке дорог: Курцеву идти прямо. Кожанову вправо.

– Идем, – согласился Кожанов. Они не ошиблись: у Курцевых их встретили Клава и Маша. Так было у них в семьях заведено: когда нет дома мужей, жены проводили время вместе, или у Курцевых, или у Кожановых; если Борис и Алексей отсутствовали, находясь на учениях или у своих танков в восьми километрах отсюда. Дружба мужей передалась и женам.

– Папка плишёл! Дядя Боля плишел! – бросилась им навстречу Светланка, черноголовое, с кудряшками, милое существо – трёхлетняя дочурка Кожановых, которая была очень похожа на мать. Поздоровавшись с женами, мужчины занялись Светланкой.