— Отец Антуан, это совершенно невозможно! Если и существуют вещи, которыми Пентагон не занимается, так это именно черная магия!

Отец Антуан подошел к высокому окну и выглянул во дворик. Несмотря на утро, небо было темным, вечерним. Шел мокрый снег. Церковные часы пробили одиннадцать.

— Люди забыли, что война изначально — действо туманное и магическое. Гитлер много занимался магией, он конфисковал копье Лонгинуса из Уовбургского музея в Вене, потому что верил в предание — «Кто владеет этой реликвией, тот владеет судьбой мира».

Я слушал отца Антуана краем уха — меня больше волновали собственные проблемы.

— Отец Антуан, это все очень занятно, но что же делать с танком?

Отец Антуан повернулся ко мне:

— Мы ничего не сможем сделать, мой друг. Люди, которые не глупее нас, заварили танк. Они закрыли путь, по которому зло может вырваться наружу, и было бы глупо разрушать их работу. Если они не забрали этот танк, значит, он должен остаться здесь.

— И Пассерели будут страдать от него всю жизнь? Вы знаете, ведь Мадлен верит, что танк убил ее мать.

Старый священник кивнул:

— Она не говорила мне об этом, но я догадывался. Сожалею, но я ничем не мог им помочь. Я только благодарю Бога, что здесь стоит лишь один танк, а не несколько…

Я последний раз затянулся сигаретой и затушил ее о край пепельницы.

— Я думаю, вы были слишком нерешительны, — сказал я ему. — Может быть, настало время дать Пассерелям передышку, а может, пора Пентагону покончить со своими грязными делишками.

Отец Антуан взглянул на меня и перекрестился.

— Я обязан предупредить вас, что открывать танк более чем глупо. Это самоубийство.

Я встал и откинул волосы назад.

— Магнитофон стоил сто восемьдесят девять франков, — сказал я. — Но я буду рад получить половину.

Отец Антуан медленно покачал головой.

— Возможно, я когда— нибудь пойму американцев, — произнес он. — Возможно, и они когда— нибудь поймут сами себя.

Я заказал стакан вина за ланчем в небольшом прокуренном баре под названием «Туристы». За стойкой стояла высокая женщина в форме официантки. Народу было не очень много. Вино здесь подавали, по— видимому, собственного приготовления, оно было настолько грубым, что вполне сгодилось бы для мойки и чистки фамильного серебра. К тому же в местных табачных лавочках даже не нашлось сигарет.

Мадлен вошла в бар, она выглядела очень бледной и измученной. Увидев меня, она пересекла зал и положила руку мне на плечо.

— Дан, с тобой все в порядке?

— Конечно, в порядке. Я только что разговаривал с отцом Антуаном…

Я помог Мадлен снять пальто и отнес его в гардероб. На ней была надета голубая блузка с рюшками, и наверняка это был довольно изысканный наряд для Пуан— де— Куильи, но в Париже такие блузки вышли из моды лет восемь назад. Тем не менее выглядела она неплохо. Мое настроение. заметно улучшилось — ведь так приятно, когда кто— то заботится о своем внешнем виде для вас. Официантка покинула свое место за стойкой бара и принесла нам заказанное вино. Мы чокнулись стаканами, как случайные любовники, со стороны это могло выглядеть именно так.

— Ты дал отцу Антуану прослушать кассету?

— Да, вроде этого.

Она прикоснулась к моей руке:

— Там было что— то? Ты не хочешь мне рассказывать?

— Не знаю. Думаю, сейчас мы находимся на распутье. Мы можем вскрыть танк и посмотреть, что внутри, а можем и забыть об этом навсегда.

Мадлен приподнялась и погладила меня по щеке. Ее запавшие глаза были полны страдания и сочувствия. Если бы я прошлую ночь, лежа на двуспальной кровати в доме Пассерелей, не чувствовал себя так скверно, то мог бы прогуляться по коридору и постучать в дверь к Мадлен. Но, должен сказать, что после всего, что случилось, желание заняться любовью выглядит последним желанием, которое может прийти в голову.

Она отхлебнула вино.

— Как мы можем оставить его здесь? — спросила она. И более того, как можно забыть о нем?

— Я не знаю. Но мэр и прочие представители власти, даже отец Антуан, сочли возможным оставить его здесь на тридцать лет.

— Ты думаешь, я держу пчелу в моей шляпке?

— Где ты слышала этот оборот? В английских женских школах?

Мадлен взглянула на меня, но без улыбки.

— После войны прошло много лет. Разве у нас больше не было потерь? Отцов, братьев, друзей? А, американские солдаты все еще присылают нам открытки из— за океана по праздникам, и это сердит меня. Да, они спасли нас, но хватит уже ликовать по этому поводу. Война не может быть праздником, ни для кого. О ней лучше забыть. Конечно, мы всегда будем об этом помнить, потому что они оставили здесь свой танк…

Я откинулся назад на стуле.

— Итак, ты хочешь его вскрыть?

Ее глаза были холодны.

— Существо из танка желает присоединиться к своим собратьям, просит о помощи. Если мы его выпустим, оно отправится к своим друзьям, а для нас это будет концом всей истории.

— Отец Антуан предупредил, что открыть танк равносильно самоубийству.

— Отец Антуан стар. Кроме того, он верит, что дьяволы и демоны имеют огромную силу. Он сказал мне как— то после урока катехизиса: «Мадлен, если бы Иисус не заботился обо всем, весь мир был бы переполнен демонами».