Третий художник в этом обмане появился в 1594 году. Это был испанец из Мадригала в Старой Кастилии – повар, шестидесяти лет (Себастьяну было бы всего сорок, если бы он был жив). Когда его арестовали, его расправились недолго, и он разделил ту же ужасную судьбу, что и его предшественник.

Четвертый и последний обман был более серьезным. На этот раз самозванец начал в Венеции в 1598 году, называя себя «Рыцарем Креста». Поскольку с момента исчезновения Себастьяна прошло уже двадцать лет, он, должно быть, сильно изменился внешне, так что в одном отношении самозванцу было меньше с чем бороться. Более того, на этот раз сцена подвига была разыграна в Венеции, месте, которое в шестнадцатом веке было еще более удалено от Лиссабона обстоятельствами, чем географическим положением. Опять же, свидетелей, которые могли бы дать показания об индивидуальности пропавшего короля двадцать лет назад, было немного и они были редки. Но с другой стороны, новому самозванцу пришлось бороться с новыми трудностями. Генрих, кардинал, занимал португальский трон всего два года, так как в 1580 году Филипп II Испанский объединил две короны и удерживал двойную монархию в течение восемнадцати лет. Он был совсем другим противником, чем любой, кто мог бы иметь чисто португальское происхождение.

В глазах многих людей – как и все латинские расы, от природы суеверные – одно обстоятельство в значительной степени подтверждало притязания самозванца. Еще в 1587 году Дон Хуан де Кастро сделал, казалось бы, пророческое заявление о том, что Себастьян жив и проявит себя в свое время. Его высказывание, как и большинство подобных пророчеств, «способствовало своему собственному исполнению»; было много – и некоторые из них могущественные – тех, кто был готов в начале поддержать любого инициатора такого притязания. В свое время Себастьян использовался, насколько это было возможно, человеком его темперамента и положения, интриганами католической церкви, и нынешний случай подходил для их все еще существующих целей. Рим был очень могущественен четыре столетия назад, и его легионы приверженцев, связанных множеством уз, были разбросаны по всему известному миру. Будьте уверены, что они могли и будут помогать в любом движении или интриге, которые могли быть полезны церкви.

«Рыцарь Креста», который намекал, хотя и не заявлял об этом, что он королевская особа, был арестован по предъявлении испанского посла. Он был прирожденным лжецом, со всей готовностью, которая требуется для осуществления такой авантюры, которую он задумал. Он не только был хорошо осведомлен об известных фактах, но и, казалось, был фактически защищен от перекрестного допроса. История, которую он рассказал, была о том, что после битвы при Алькасер-эль-Кебире он с несколькими другими людьми искал временного убежища в Арзилле и, пытаясь пробраться оттуда в Ост-Индию, добрался до земли «пресвитера Джона» – полулегендарной Эфиопии тех дней. Оттуда он был возвращен и после многих приключений и долгих скитаний – в ходе которых его покупали и продавали дюжину или больше раз, нашел свой путь, один, в Венецию. Среди других заявлений он утверждал, что духовник Себастьяна уже узнал и признал его; но он, несомненно, не знал, когда сделал заявление, что Падре Маурисио, духовник дона Себастьяна, пал вместе с его королем в 1578 году. Две вещи, одна, положительный вывод, и другая отрицательный, говорили против него. Он знал только те вещи, которые были обнародованы в показаниях, и он не знал португальского языка. Результатом его первого суда было то, что он был отправлен в тюрьму на два года.

Но эти два года тюрьмы значительно улучшили его дело. За это время он выучил португальский язык и многие факты истории. Одним из первых, кто поверил – или сделал вид, что поверил, – в его историю, был доминиканский монах Фрай Эстеван де Сампайо, который в 1599 году был отправлен венецианскими властями в Португалию, чтобы получить аккредитованное описание личных знаков короля Себастьяна. Он вернулся в течение года со списком из шестнадцати личных знаков – заверенным апостольским нотариусом. Как ни странно, заключенный предъявил каждый из них – полное согласие, которое само по себе породило новое подозрение, что список был составлен заключенным или от его имени. Однако доказательство было принято – на время; и он был освобожден 28 июля 1600 года – но с обязательным, унизительным условием, что он должен был покинуть Венецию в течение двадцати четырех часов под страхом отправки на галеры. Некоторые из его сторонников, которые встречались с ним до его отъезда, обнаружили, что на самом деле он не имел никакого сходства с Себастьяном. Дон Хуан де Кастро, который был среди них, сказал, что в Себастьяне, похоже, произошла большая перемена. (Он пророчествовал и придерживался своего пророчества.) Теперь он описывал его как человека среднего роста и крепкого телосложения, с волосами и бородой черного или темно-коричневого цвета, и сказал, что он полностью утратил свою красоту. «Что стало с моей красотой?» – говорил смуглый бывший заключенный. У него были глаза неопределенного цвета, не большие, но блестящие; высокие скулы; длинный нос; тонкие губы с «габсбургской провислостью» в нижней части. Он был невысок от талии и выше. (Камблан Себастьяна не подошел бы ни одному другому человеку.) Его правая нога и рука были длиннее левых, ноги были слегка изогнуты, как у Себастьяна. У него были маленькие ступни с необычайно высоким подъемом; и большие руки. «В общем, – нелогично подытожил Дон Хуан, – он тот же самый Себастьян – за исключением тех различий, которые возникли в результате многих лет и трудов». Он добавил еще несколько подробностей, которые никоим образом не способствуют заключению.

Самозванец рассказал своим друзьям, что в 1597 году он отправил из Константинополя в Португалию гонца – некоего Марко Туллио Катиццоне – который так и не вернулся. Оттуда он отправился в Рим – где, как раз накануне представления Святому Отцу, у него отобрали все, что он имел; оттуда в Верону и далее в Венецию. После изгнания из Венеции он, похоже, нашел свой путь в Ливорно и Флоренцию, а оттуда в Неаполь, где был передан под юрисдикцию испанского вице-короля, графа Лемоса, который навещал его в тюрьме и хорошо помнил короля Себастьяна, которого он видел во время дипломатической миссии. Вице-король пришел к выводу, что он совсем не похож на Себастьяна, что он не знает ничего, кроме хорошо известных исторических фактов, которые были опубликованы, и что его речь была «испорченным португальским, смешанным с красноречивыми фразами калабрийского диалекта». Вслед за этим он предпринял активные действия против него. Один из представленных свидетелей узнал в нем настоящего Марко Туллио Катиццоне, и граф де Лемос послал за его женой, тещей и шурином, которых он обманул и бросил. Его жена, донна Паула Мессинская, признала его; и он сознался в своем преступлении. Приговоренный к пожизненной каторге, Марко Туллио, из соображений возможности ошибки правосудия, получил от властей такую снисходительность, что ему не пришлось носить тюремную одежду или работать веслом. Многие из его сторонников, которые все еще верили в него, пытались смягчить его участь и обращались с ним как с товарищем; так что остов в Сан-Лукаре, в устье Гвадалквивер, стал второстепенным центром интриг. Но он все еще не был удовлетворен и, отправляясь дальше, попытался получить деньги от жены Медины-Сидонии, тогдашнего губернатора Андалусии. Он был снова арестован вместе с некоторыми из своих сообщников. У него нашли компрометирующие документы. Его пытали, и он во всем признался. И вот, под своим настоящим именем и происхождением, Марко Туллио, сын Ипполита Катиццоне из Таверны и его жены Петронии Кортес, и муж Паулы Галлардетты, был казнен. Он, хотя и получил либеральное образование, никогда не работал ни по какой профессии или призванию; но ранее, к своему великому обману, выдавал себя за других людей – среди них за Дона Диего Арагонского. 23 сентября 1603 года его протащили на плетне на площадь Сан-Лукар; ему отрубили правую руку, и он был повешен. Пятеро его товарищей, включая двух священников, разделили его судьбу.

Но в некотором смысле он и предыдущие самозванцы совершили своего рода посмертную месть, поскольку Себастьян теперь вошел в область Романтической Веры. Он был, как и король Артур, идеалом и сердцем великого мифа. Он стал «Скрытым Королем», который однажды вернется, чтобы помочь своему народу в час опасности – предопределенным Правителем Пятой Монархии, основателем всемирной Империи Мира.

Сто лет назад в британских театрах существовал обычай заканчивать вечернее представление фарсом. В этом случае трагедия была закончена за два столетия до того, как наступило «комическое облегчение». Поводом послужила французская оккупация Португалии в 1807 году. Странная вера в Скрытого короля вспыхнула снова. Строгая цензура себастьянской литературы оказалась бесполезной – даже несмотря на то, что ее распространители были осуждены все еще существующей инквизицией. Старое пророчество было возобновлено с местным и личным применением – Наполеон должен был быть уничтожен на Страстной неделе 1808 года ожидающим Себастьяном, чье приближение из своего таинственного убежища должно было быть окутано густым туманом. Должны были быть новые знамения; небо должно было быть украшено крестом ордена Ависа, а 19 марта в последней четверти должна была наступить полная луна. Все это было предсказано в яйце, впоследствии отправленном Жюно в Национальный музей. Общее отношение французов к этой теме было проиллюстрировано ироническим замечанием одного писателя: «Чего можно ожидать от народа, половина которого ждет Мессию, а другая – Дона Себастьяна?». Авторитетный специалист по королю Себастьяну, г-н д'Антас, рассказывает, что еще в 1838 году, после подавления восстания себастьянистов в Бразилии, вдоль побережья можно было видеть некоторых все еще верующих себастьянцев, всматривающихся в туман в паруса мифического корабля, который должен был доставить им Скрытого короля, который затем должен был явить себя.

Стефан Мали (Стефан Маленький) был самозванцем, который выдавал себя в Черногории за царя Петра III России, который, как предполагалось, был убит в 1762 году. Он появился в Bocche di Cattaro в 1767 году. Казалось, никто его не знал и не сомневался в нем; действительно, после того, как он изложил свою историю, он не избежал опознания. Один свидетель, сопровождавший государственный визит в Россию, утверждал, что узнал черты царя, которого он видел в Санкт-Петербурге. Как и все авантюристы, Стефан Мали обладал хорошими личными ресурсами. Авантюрист, и особенно авантюрист, который также является самозванцем, должен быть оппортунистом; а оппортунист должен быть способен двигаться в любом направлении в любое время; поэтому он всегда должен быть готов к любой чрезвычайной ситуации. Время, место и обстоятельства в значительной степени благоприятствовали самозванцу в этом случае. Возможно, справедливо будет отдать ему должное за предвидение, намерение и понимание всего, что он делал. В последующие годы он оправдал себя в этом отношении и ясно показал, что он был человеком с мозгами и мог их использовать. Он, без сомнения, был способен не только поддерживать в начале свою предполагаемую личность, но и действовать в новых условиях и в новых обстоятельствах по мере их развития, как мог бы поступить человек с характером и приобретенными знаниями царя Петра. Чезаре Аугусто Леви, который является авторитетом в этом вопросе, говорит в своей работе «Венеция и Монтенегро»: «Он был прекрасного внешнего вида, хорошо сложен и благородных манер. Он был настолько красноречив, что одними словами оказывал влияние не только на толпу, но и на высшие классы… Он, несомненно, должен был побывать в Санкт-Петербурге, прежде чем покорил Черногорию; и знал настоящего Петра III, поскольку он подражал его голосу и жестам – к иллюзии черногорцев. В этом нет никакой уверенности, но, по мнению владыки Саввы, он должен был быть потомком Стефано Черновича, правившего после Джорджо IV».

В то время Черногорией правил владыка Савва, который, проведя около двадцати лет в монашеской жизни, был неподходящим для управления неспокойной нацией, всегда преследуемой турками и всегда ведущей борьбу за существование. Народ такой нации, естественно, хотел сильного правителя, и поскольку они были недовольны властью Саввы, признание Стефана Мали было почти предрешенным результатом. Он рассказал замечательную историю о своих приключениях после его объявленной смерти – история, естественно, интересная для таких предприимчивых людей; и поскольку он заявил о своем намерении никогда не возвращаться в Россию, они были рады добавить такого нового союзника к своей выправительной силе для сохранения своей независимости. Поскольку воля народа была за новичка, владыка с готовностью согласился ограничиться своими духовными функциями и позволить Стефану управлять. Владыка Черногории занимал странную должность – совмещавшую функции священника и генералиссимуса – так что новое разделение труда по управлению было скорее желанным, чем иным для народа страны, где ни один человек не ходит без оружия. Стефан – каким он был сейчас – правил хорошо. Он бесстрашно посвятил себя наказанию за злодеяния, и в начале своего правления расстреливал людей за воровство. Он учредил суды и пытался развивать средства сообщения по всему маленькому королевству, которое, в конце концов, представляет собой не более чем голую скалу. Он даже настолько посягнул на священную должность Саввы, что запретил работу по воскресеньям. Фактически его труды настолько улучшили мировоззрение черногорцев, что в результате навлекли беду как на него самого, так и на нацию в целом. До сих пор, как бы иностранные нации ни верили в подлинность притязаний Стефана, они намеренно закрывали глаза на его новое существование, пока под его правлением маленькая нация Черногории не стала более опасным врагом для всех или кого-либо из них. Но заинтересованные нации беспокоились о продвижении Черногории вперед. Венеция, тогда владевшая Далмацией, была встревожена, а Турция считала нового правителя косвенным агентом России. Вместе они объявили войну. Это был момент, когда Судьба объявила, что Самозванец должен проявить свою скрытую слабость характера. Черногорцы от природы настолько храбры, что трусость неизвестна среди них; но Стефан не осмелился столкнуться с турецкой армией, которая атаковала Черногорию со всех сторон суши. Но черногорцы сражались, пока им не представился шанс после многих месяцев ожидания в виде страшного шторма, который опустошил лагерь их врагов. Внезапным налетом на лагерь они захватили много боеприпасов, в которых они были крайне недостаточны и с помощью которых они добились освобождения от своих врагов. Российское правительство, казалось, тогда осознало важность ситуации и, отправив черногорцам большую помощь в виде военного снаряжения, попросило их снова присоединиться к войне против турок. Императрица Екатерина в дополнение к этой просьбе отправила еще одно письмо, осуждающее Стефана как самозванца. Он признал обвинение и был заключен в тюрьму. Но в надвигающейся войне требовался сильный человек во главе дел; а Сава, которому теперь снова пришлось взять на себя мирскую сторону своей двойной должности, был слабым. Ситуацию спас князь Георгий Долгорукий, представитель императрицы Екатерины, который с государственной проницательностью увидел, что такая отчаянная нужда требует исключительного средства. Он признал ложного царя регентом. Стефан Мали, таким образом восстановленный у власти под столь могущественным покровительством, снова правил Черногорией до 1774 года, когда он был убит греческим игроком Казамугной – как говорят, по приказу паши Скутари Кара Махмунда.