Что касается документов, представленных заявителями, он заметил:

«Какого рода документы были представлены? Внутренние доказательства доказали, что это была самая нелепая, абсурдная, нелепая серия подделок, которую когда-либо изобретала извращенная изобретательность человека… все они были написаны на маленьких клочках и полосках бумаги, которые ни один человек никогда не использовал бы для записи транзакций такого рода, и было бы доказано, что на каждом из этих листков бумаги отсутствовал водяной знак даты».

Это был всего лишь новый вариант замечания, сделанного лордом-главным судьей сразу после вынесения на рассмотрение предполагаемого свидетельства о браке принца Уэльского и Ханны Лайтфут:

«Суд, как я понимаю, торжественно просят объявить на основании двух сертификатов, полученных неизвестно откуда, написанных на двух клочках бумаги, что брак, единственный брак Георга III, который, как полагает мир, имел место, между Его Величеством и Королевой Шарлоттой, был недействительным браком, и, следовательно, все Монархи, которые сидели на троне после его смерти, включая Ее нынешнее Величество, не имели права сидеть на троне. К такому выводу просят Суд прийти по этим двум никчемным клочкам бумаги, один из которых подписан «Джордж П.», а другой «Джордж Гвельф». Я считаю их грубыми и наглыми подделками. Суд без труда придет к выводу, даже если предположить, что подписи имели тот характер подлинности, которого у них нет, что то, что утверждается в этих документах, не имеет ни малейшего фактического основания».

С этой точкой зрения полностью согласились лорд-главный барон и судья-ординарий, причем первый добавил: заявления Ханны Лайтфут, если когда-либо существовало такое лицо, не могут быть приняты в качестве доказательства на основании этих документов… единственные вопросы для присяжных – это вопросы по делу, а это не вопрос по делу, а побочный вопрос… Я считаю, что эти документы, к которым лорд-главный судья отнесся со всем уважением, которое им по праву принадлежит, не являются подлинными».

Прежде чем генеральный прокурор закончил изложение своего дела, его прервал старшина присяжных, который сказал, что присяжные единогласно пришли к мнению, что нет необходимости заслушивать какие-либо дополнительные доказательства, поскольку они убеждены, что подписи на документах не являются подлинными. На это лорд-главный судья сказал:

«Вы разделяете мнение, которого мы с моими учеными братьями придерживаемся уже долгое время: каждый из документов поддельный».

Поскольку адвокат истцов «счел своим долгом сделать некоторые замечания присяжным, прежде чем они вынесут свой вердикт», и сделал их, лорд-главный судья подвел итог. В заключение своего резюме он сказал, говоря о различных противоречивых историях, выдвинутых г-жой Серрес:

«В каждом из заявлений, которые она предъявляла в разное время, она ссылалась на имеющиеся у нее документы, которыми они подкреплялись. В чем заключался непреодолимый вывод? Почему, что документы время от времени подготавливались, чтобы соответствовать форме, которую время от времени принимали ее заявления». Присяжные, не колеблясь, пришли к выводу, что они не были удовлетворены «тем, что Олив Серрес, мать миссис Райвс, была законной дочерью Генри Фредерика, герцога Камберлендского, и Олив его жены; и они не были удовлетворены тем, что Генри Фредерик, герцог Камберлендский, был законно женат на Олив Уилмот 4 марта 1767 года…» Случай миссис Серрес является примером того, как человек, в остальном сравнительно безобидный, но пораженный тщеславием и эгоизмом, может быть уведен на дурные пути, от которых, осознай она всю их несправедливость, она могла бы отстраниться. Единственное, что выходит за рамки рассматриваемого нами случая, это то, что она рассталась со своим мужем; что на самом деле было скорее несчастьем, чем преступлением. Она была замужем тринадцать лет и родила двоих детей, но, насколько нам известно, против нее никогда не выдвигались обвинения в неподобающем поведении. Одна из ее дочерей оставалась ее постоянной спутницей до двадцати двух лет и на протяжении всей ее долгой жизни относилась к ней и ее памяти с сыновней преданностью и уважением. Предусмотрительность, труд и изобретательность, которые она вложила в мошенничество, если бы они были использованы правильно и честно, могли бы занять для нее достойное место в истории ее времени. Но так она растратила на преступную работу свои хорошие возможности и большие таланты и закончила свою жизнь в рамках правил королевской скамьи.

Я ЧУВСТВУЮ, что должен начать этот отчет с извинений перед мейнстримом великого и бесстрашного ученого, столь же искреннего, сколь и честного, столь же открытого, сколь и великодушного. Я делаю это, потому что хочу сделать то, что может сделать незначительный человек по прошествии столетий, чтобы помочь молодому поколению понять, что может сделать и сделал такой человек, о котором я пишу, при обстоятельствах, невозможных во времена большего просвещения. Урок, который эта история может поведать мыслящей молодежи, не может быть напрасным. Величайшее достояние, которым обладает ценность в этом мире, – это ирония времени. Современное мнение, хотя часто и правильное, обычно находится на скудной стороне оценки – практически всегда так по отношению к чему-либо новому. Такого рода вещи в любом случае должны встречаться в делах шестнадцатого века, который, будучи на дальней стороне века открытий и реформ, закалили почти до стадии окостенения верования и методы уходящего порядка вещей. Предрассудки – особенно когда они основаны на науке и религии – умирают с трудом: сам дух, из которого исходит стадия прогресса или реформы, делает своих унаследованных последователей цепкими за свои традиции, какими бы короткими они ни были. Вот почему любой, кто в этот более поздний и более открытый век может исследовать интеллектуальные открытия прошлого, обязан особым долгом справедливости памяти тех, кому этот свежий свет обязан. Имя и история личности, известной как Парацельс – ученого, ученого, непредвзятого мыслителя и учителя, серьезного исследователя и искателя элементарных истин – являются тому примером. Любой, кто удовлетворится принятием суждения четырех столетий, вынесенного великому швейцарскому мыслителю, который прославил в истории свое место рождения, свой кантон и свою нацию, неизбежно придет к выводу, что он был просто шарлатаном, немного более умным, чем другие ему подобные; приверженец всевозможных эксцентричных верований (включая эффективность духов и демонов в патологических случаях), пьяница, мот, злой житель, некромант, астролог, маг, атеист, алхимик – по сути, «ист» всех клеветнических толков в терминологии шестнадцатого века и всех спорных церковников и ученых, которые с тех пор не соглашались с его теориями и выводами.

Начнем с фактов его жизни. Его звали Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, и он был сыном врача, жившего в Айнзидельне в кантоне Швиц, по имени Вильгельм Бомбаст фон Гогенхайм, побочного сына Великого магистра Тевтонского ордена. Он родился в 1490 году.

Не было ничего необычного в том, что человек того времени, стремившийся сделать себе имя, брал себе псевдоним или прозвище; и с такой семейной историей, как у него, неудивительно, что на пороге своей жизни молодой Теофраст так и сделал. В свете его позднейших достижений мы можем себе представить, что у него была некая определенная цель или, по крайней мере, некий руководящий принцип суггестивности, когда он выбрал такое сложное греческое слово, как Парацельс (которое происходит от «para», что означает прежде, в смысле выше, и Цельс, имя эпикурейского философа второго века). Цельс, по-видимому, имел взгляды на великое просвещение в соответствии с мыслью своего времени. К сожалению, сохранились только фрагменты его работы, но поскольку он был последователем Эпикура после перерыва в четыре-пять столетий, можно получить некоторое представление о его основных положениях. Как и Эпикур, он отстаивал природу. Он не верил в фатализм, но верил в высшую силу. Он был платоником и считал, что нет истины, которая противоречила бы природе. Легко увидеть из его жизни и работы, что Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм разделял его взгляды. Его интеллектуальная позиция была позицией настоящего ученого – ничего не отрицающего prima facie, но исследующего все.

«В честном сомнении, поверьте мне, больше веры, чем в половине символов веры».

Его отец переехал в 1502 году в Филлах в Каринтии, где он занимался медициной до своей смерти в 1534 году. Теофраст был не по годам развитым мальчиком; после юношеского обучения у своего отца он поступил в Базельский университет, когда ему было около шестнадцати лет, после чего он занимался химическими исследованиями под руководством ученого Тритемия, епископа Спонхейма, который писал о Великом эликсире – обычном предмете ученых того времени, – и в Вюрцбурге. Оттуда он отправился в большие рудники в Тироле, тогда принадлежавшие семье Фуггеров. Здесь он изучал геологию и родственные ей отрасли знаний – особенно те, которые имеют дело с эффектами и, насколько это возможно, с причинами – металлургию, минеральные воды, а также болезни и несчастные случаи на шахтах и шахтерах. Теория познания, которую он вывел из этих исследований, заключалась в том, что мы должны изучать природу у природы.