Как-то вечером из города неожиданно приехала на попутной крестьянской подводе Анюта. Бросившись к отцу на шею, вся в слезах, она рассказала, что ее хотят угнать на работу в Германию.

Всполошилась и мать.

Багров пытался успокоить жену и дочь, хотя сам волновался не менее их.

– Все обойдется, – говорил он. – Уехала, и хорошо. Живи тут. Не будут они за тобой гоняться.

На всякий случай он пошел к Полищуку и рассказал обо всем.

Староста забрал повестку, которая обязывала Анну явиться на сборный пункт, и сказал, что уладит все через управу.

Прошли спокойно ночь и день, а в сумерки второго дня к дому старосты подкатили на телеге двое солдат. Один не стал слезать с подводы, а другой, поговорив о чем-то с Полищуком, вместе с ним направился к избе Багрова. Первым вошел солдат, а вслед за ним Полищук. Староста стал за спиной фашиста и развел руками, давая понять, что он бессилен чем-нибудь помочь. Гитлеровец осмотрелся и, увидев Анюту, заговорил на ломаном русском языке:

– Барышня! Марш! Фьють! – и он жестом руки предложил следовать за ним.

Анна стояла в углу неподвижно, сложив руки на груди.

– Марш! – крикнул солдат и, шагнув к девушке, схватил ее за руки.

– Не пойду… не поеду… ни за что… умру лучше, – рыдала, вырываясь, Анна, а фашист тянул ее к двери.

Вмешалась мать. Худощавая, сухонькая, ростом не больше дочери, она вцепилась в гитлеровца и запричитала во весь голос.

Обозленный фашист громко выругался, высвободил руку и с силой толкнул Марфу в грудь. Та глухо охнула, отлетела в сторону и, падая, с силой стукнулась головой об угол печи. Распластавшись на полу, она вздрогнула и замерла. Изо рта струйками побежала кровь.

Озадаченный гитлеровец подошел ближе и, упершись руками в колени, стал смотреть на неподвижную женщину, не зная что предпринять.

– Мама! Мамочка! – дико вскрикнула Анна и повалилась на мертвую мать.

У Багрова, сидевшего в оцепенении на кровати, кровь застыла в жилах. Смертельно бледный, он тихо поднялся, схватил стоявший у стены колун с длинной рукояткой и с полного взмаха, обеими руками, как колют полено, опустил его сзади на голову убийцы.

Отбросив колун в сторону, он медленно повел вокруг налитыми кровью глазами, схватил дочь за руку и выбежал с ней из избы, сбив с ног стоявшего у порога старосту… Так он оказался в отряде.

– Вот теперь я весь перед вами, – тихо закончил рассказ Багров. Несколько мгновений царило молчание.

– Ну и как тебя приняли партизаны? – спросил Микулич.

– Я рассказал все, как на исповеди, комиссару Добрынину, а он заявил, что спрос с меня вдвое больше, чем с любого партизана. Я принял это как должное.

Багров не знал, что Зарубин долго возражал против зачисления его в отряд и спорил по этому поводу с Добрыниным. Только вмешательство Пушкарева помогло решить вопрос в пользу Багрова. Когда месяц спустя Рузметов предложил назначить Багрова командиром отделения в его взводе, Зарубин тоже был против, несмотря на то что Багров уже имел в это время на своем счету шестнадцать убитых немцев, три подорванных моста и две сожженные автомашины. Лишь после того как Багров по заданию Кострова пробрался в леспромхоз и заставил активно работать на партизан не только старосту, но и двух его помощников-полицаев, Зарубин подписал наконец приказ о назначении его командиром отделения.

– Где сейчас дочь? – спросил Беляк.

– В отряде, санитаркой… В разведку все просится…

– А как же староста выкрутился у немцев? – поинтересовался Микулич.

– Хорошо выкрутился, – усмехнулся Багров, и лицо его немного оживилось. – Старик он оказался сметливый, понял, что если следы останутся, петли ему не миновать. Взял да и прибил второго фашиста. А потом погрузил обоих на телегу, сел, да и за мной по дороге. Догнал. Вот мы с дочкой и прикатили к партизанам на подводе и с двумя гитлеровцами. Правда, долго блукали по лесу, но потом наскочили на партизан.

– Староста сейчас не виляет, работает? – спросил Найденов.

– Работает, – вместо Багрова ответил Беляк. – Он даже продуктами помогает отряду. Молодец старик! Ну что ж, бывает… всяко бывает, – как бы считая вопрос исчерпанным, заключил он. – Зовут тебя как?

– Герасим.

– Так вот, Герасим, главное, что ты осознал, что поступил плохо. Голова у тебя на плечах есть, силенка тоже, злобы к фашистам, поди, накопилось. – Беляк пытливо взглянул своими темными глазами в глаза Багрова. – Насолили они тебе здорово, а потому будешь крепко драться… А теперь иди-ка за тестем, а то мы и так долго засиделись.

Багров встал.

– Через четверть часа приведу.

Когда дверь за Багровым закрылась, первым заговорил Найденов:

– Вот это мужик! Побольше бы таких. У Добрынина глаз наметан, недаром он за него уцепился. Хороший парень!..

Беляк задержал свой взгляд на Найденове, и тот смолк.

– Чудной ты человек, Андрей Степанович, – заметил Беляк. – Все тебе хороши, и сразу ты делаешь окончательные выводы. В таких делах нельзя торопиться. Время покажет. Поработаем – увидим.

Найденов мотнул головой, улыбнулся.