– Эй, смотри, куда идешь!

И правда, еще пара шагов, и я бы наткнулась на корзину с зерном.

Я бродила, как обезумевшая от жары, ничего перед собой не видела, только его, то, как он стоял передо мной посреди поля, а в ушах звучал его голос: «Рад был тебя повидать. Рад, что у тебя все хорошо… И спасибо, что помогаешь нам в час нужды».

Сухие, формальные слова, которые он мог сказать любому: сенатору из Капуи, армейскому офицеру, юристу из провинции.

Эти слова сказал тот, кто в юности прижимал меня к себе и согревал на ложе из сосновых лап в горах, куда он ускользнул из дворца, чтобы спланировать свою виллу Сублаквей.

Тогда его архитекторы Север и Целер – странно, что я так легко вспомнила их имена, когда свое забыла, – похвалили Нерона. Кто-то из них так и сказал: «У нашего императора видение настоящего архитектора». А я, к немалому удовольствию Нерона, добавила: «Не только, он – настоящий артист».

И в ту ночь он страстно умолял меня выйти за него замуж.

О да, я понимала, что этому не суждено сбыться, но как же я тогда была счастлива!

Сегодня губы мои были сомкнуты, но, если бы мое сердце могло заговорить, я бы ответила, не позволив императору от меня отвернуться.

Я бы сказала: «Я присматриваю за тобой, и, когда я тебе понадоблюсь, просто позови – и я приду».

Когда-то я любила его настолько сильно, что уже ничто не могло разорвать возникшие между нами узы и никто никогда не смог бы его заменить.

Но я не могла этого сказать сейчас. Он был женат на ней, на Поппее Сабине, самой красивой женщине Рима, которая, кроме того, была самой тщеславной и умной. И, судя по получаемым мной донесениям, его одержимость этой женщиной не ослабла и после двух лет брака, и даже после того, как они потеряли свою новорожденную дочь.

Да, он покинул меня, но я никогда не смогу от него освободиться.

Уехав из Рима, я начала новую жизнь в Веллетри – прекрасном месте в горах Альбано, родном городе семейства Августа – и преуспела.

На Сардинии у меня была своя фабрика, где производились гончарная посуда и черепица, что обеспечивало мне постоянный доход.

И недостатка в женихах у меня не было, я даже начала верить в мифы о том, как девицы на выданье ставили перед женихами невыполнимые задачи. В моем случае соискатель должен был быть равен Нерону. Требование невыполнимое, но зато потерпевшие неудачу женихи, в отличие от мифических героев, оставались живы. И признаюсь, их компания меня развлекала и доставляла определенное удовольствие, но не более того.

Добравшись до края поля, я высмотрела одинокое дерево и села под него отдохнуть. Время от времени видела Нерона в толпе беженцев – трудно не заметить пурпурную тогу – и вспоминала, как он ненавидел это императорское одеяние. Я старалась дышать размеренно, сердце постепенно успокоилось, и в голове прояснилось.

Все-таки хорошо, что мы повидались, а то при воспоминаниях о нем у меня перед глазами возникал бы его образ из нашего далекого теперь прошлого.

Нерон изменился: его растрепанные светлые волосы были опалены огнем, как у вышедшего из боя бога солнца. Он заматерел, лицо стало более округлым. Когда-то Нерон выглядел младше своих лет, но сейчас – наоборот: из-за тяжелой ноши, которую он нес на плечах, казался старше своих двадцати шести.

Восстановление Рима истощит до предела все его ресурсы – личные, финансовые, организаторские, артистические. Теперь перед Нероном стояла поистине императорская задача.

«Защити его! – молила я мою личную богиню Цереру, а потом и всех римских богов: – Укажите ему верные решения, пусть они будут мудрыми и достойными великого Рима».

Но не просила о том, чтобы они позволили ему вернуть меня. Этого никогда не будет. Такая просьба могла в глазах своенравных богов перечеркнуть все мои предыдущие мольбы.

Я безумно устал и уже начал сожалеть о том, что назначил на конец дня встречу консилиума, вернее, встречу с теми советниками, которые уцелели после Великого пожара и на данный момент находились в Риме.

Сожалел хотя бы потому, что у меня было недостаточно сведений для выступления на подобном собрании, но самое главное – я был так потрясен увиденным на пунктах помощи беженцам, что не мог ясно мыслить. Да и неожиданная встреча с Акте после нескольких лет разлуки тоже не лучшим образом отразилась на моем душевном состоянии. Страдания обездоленных людей и стоящая передо мной Акте – эти картины сменяли друг друга у меня в голове. Они были отчетливыми и реальными и одновременно размытыми и смутными, как во сне.

Еле волоча ноги от усталости, вернулся во дворец. С тогой, как я и предсказывал, можно было распрощаться: сплошь утыканная колючками, она пропиталась потом, а понизу почернела от грязи. С огромным облегчением я избавился от ненавистного одеяния.

Следует ли снова обрядиться в другую, чистую тогу для встречи с консилиумом? Подумав, решил, что да. Обращаясь к советникам, я должен демонстрировать им свою силу и власть, а визуальный ряд в таком деле стоит едва ли не на первом месте.

Акте… Она совершенно не изменилась, как будто годы были над ней не властны. Как ей это удавалось? Или она действительно являлась произведением искусства? Ведь когда я ее впервые увидел, она служила моделью для мозаики в императорских покоях. Искусство вне времени, поэтому мы так высоко его ценим. Оно переживет нас, все наши устремления и печали; творец превратится в тлен, но это никак не отразится на его творении.