Шрифт:
Наконец, удивляет современная русская поэзия ещё одним уникальным обстоятельством. Со всей ответственностью можно заявить, что не было доселе в отечественной словесности периода, когда одномоментно стихи активно писали бы представители даже не двух-трёх, а пяти-шести поколений – от тех, кому за двадцать, до тех, кто перешагнул девятый десяток.
Читатель, однако, традиционно интересуется в первую очередь молодыми именами. Начало литературного пути – всегда надежда на обновление, ощущение того, что вновь пришедшие сделают лучше и больше, смогут достичь того, чего не достигли предшественники, куда они не дерзнули или не догадались заглянуть, дотянуться или дорасти. Да, не всегда ожидания оправдываются, но надежда умирает последней.
Неизменный интерес к победителям поэтической номинации премии “Лицей” хорошо объясним. Читатель помнит, в каком возрасте дебютировали Пушкин, Маяковский, Мандельштам, и с нетерпением ждёт новых чудес – “Вы, нынешние, ну-тка!”. Конечно, в таких обстоятельствах ответственность у молодых авторов перед читателями колоссальна, и каждый культурно вменяемый лауреат понимает, что получение премии – не столько фиксация бесспорного достижения, сколько серьёзный кредит доверия.
Поэтов-лауреатов 2024 года трудно, практически невозможно расставить по ранжиру. Пусть они и заняли разные места, но литература не спорт, где можно сравнивать достижения состязающихся по неким объективным критериям. Все трое очень разные, и все достойны своих наград.
Майка Лунёвская развивает линию камерной поэзии. При мимолётном взгляде её стихи могут показаться традиционалистскими (чему способствует в первую очередь приверженность силлабо-тонике) и простоватыми. Но это поэзия, которой противопоказано быстрое, поверхностное восприятие. Мир, воссозданный Лунёвской, требует внимательного взора, неспешного любования, чуткого вслушивания. Нет, это не “тихая” или “пейзажная” лирика, хотя материалом тут по большей части выступает деревенская жизнь безо всякой идеализации и надуманного пейзанства. Это и не “женские” стихи, хотя специфическое внимание к драгоценным мельчайшим деталям не оставляет сомнений в том, кто автор этих строк. Поэзия Лунёвской созерцательна и гармонична, самоиронична и ненапориста, это поэзия интеллигентная и вежливая по отношению к читателю – здесь не берут за горло клещами вычурных метафор и не пытаются потрясти воображение экстремальными стилевыми экспериментами, а спокойно приглашают возрадоваться вместе с автором красотой той части мироздания, которую удалось запечатлеть в слове:
Сначала мы поехали смотретьна воду (не ушла ли половодка),потом пошли на кладбище смотреть(на рост травы и надо ли грести),а после я уехала бросатьна землю абрикосточки от лета,чтоб вырос сад среди больших полей.И синее, почти как изолента(что держатся два ястреба на ней),лежало небо, брошенное в воду.(“Сначала мы поехали смотреть…”)Совсем другой художественный мир предстаёт в стихах Василия Нацентова. Во-первых, видно, что автор сознательно ставит перед собой задачу явить читателю литературное изделие, показать словесное мастерство, и вообще перед нами концептуальный проект: здесь каждое стихотворение – сознательный культурный жест. Во-вторых, контекст, подтекст и бэкграунд очевидно ценны для сочинителя, количество аллюзий и реминисценций велико, а широту литературного кругозора невозможно сузить. В-третьих, это стихи, обладающие своим стилем, что не так часто встречается в молодой поэзии, обычно она вольно или невольно подражательна. Индивидуальность Нацентова угадывается сразу – по небанальности лексических сочетаний, по модернистской экстравагантности образов, по юношеской залихватскости интонации:
Август ставит восклицательные знаки:сверкает чистейший рубин, как сказал бы Данте.Жара спадает, и порыв ветра скидывает в чёрную воду пару червивых груш.Лисица перепрыгивает через упавшие дубы старательно, как шпион в тылу.Только по мостику гулко так, виновато, как в туфельках на балу.(Из цикла “Августовские эклоги”. эклога седьмаяна поле юго-западнее Чёрного пруда)Поэтика Леонида Негматова обращена уже не к модернистской, а к романтической традиции, точнее, неоромантической. Здесь из великих теней приходит на ум не столько поздний Гумилёв или раннесоветская баллада (Тихонов, Сельвинский, Светлов), сколько полузабытый современным читателем, но по-прежнему грандиозный Павел Васильев. Напор, витальность, песенность, чувство живой связи с огромным раскалённым пространством, ощущение пребывания лирического героя на границе двух культур – вот то, что роднит стихи Негматова с творчеством предшественника. Эти стихи написаны так, словно никакого постмодернизма с его вечным скепсисом, тотальной иронией и жонглированием цитатностью не было и в помине – ярчайшие впечатления бытия вновь серьёзны и свежи:
Трахеей охватила небо молния,слепя, как “птичка” в фотоателье.Боль мокла виновато – это, мол, не я, – и пряталась в развешанном белье.Дождь барабанил, словно пальцы пьяныевыстукивали дробно ритм-н-блюз, – не по прогнозу, а по расписаниюдоставлен тучей мелодичный груз.И день был ночь. И ночь была над Волгою.И кто-то в ту минуту умирал.И гром был марш: раскатистое, долгоетрещанье било в радиоканал.Всего-то помню – полное беззлобие,в которое, как в шёлк облачена,ты – Божье ненаглядное пособие – стоишь в витрине мокрого окна.(“Трахеей охватила небо молния…”)