Она задумывается.

– Да вообще-то не очень. Я только знаю, что должна называть его мистер Ро и что он намного моложе моего папы. Около сорока, да?

– Тридцать шесть будет, вроде.

– А моим родителям по пятьдесят семь стукнуло. И они вечно говорят: «У Эйми такой молодой папа». Но, честно, во всем остальном твой отец – просто загадка.

Не знаю, как реагировать. Никита смотрит на меня так, словно ждет дополнительной информации. Вместо этого я включаю радио.

– Твоему папе, может, и не интересно знать, куда ты возвращаешься, но, если захочешь поговорить об этом, – Никита бросает мне улыбку, – у тебя есть я.

– Спасибо, – улыбаюсь в ответ.

Дело не в отсутствии доверия. Если я кому-то в мире и стала бы рассказывать о воспоминаниях, в которые возвращаюсь, это точно была бы Никита. О некоторых я ей уже рассказала. Взять, например, исчезновение номер четыре – путешествие в тот момент, когда мы подружились. Мы были в шестом классе, и нам задали делать в паре арт-проект о китах из папье-маше (запах: газеты и клей для слаймов). Или исчезновение номер три: летние каникулы в Корее. Мне было семь, я уплетала сладкие корейские лепешки хотток вместе с сыном друга семьи (запах: корица и мед). Это был первый мальчик, в которого я втрескалась. Мой краш любил рисовать на себе фальшивые татуировки, и я разрешила ему нарисовать грушу на моем запястье и не стирала ее несколько недель. Никита до сих пор меня на эту тему подкалывает.

Просто об одних воспоминаниях говорить легче, чем о других. Я еще не придумала, как рассказать обо всех. Особенно о вчерашнем.

Никита добавляет, смущенно кашлянув:

– А еще напоминаю: если когда-нибудь вернешься в наш первый год старшей школы, пожалуйста, умоляю, не давай мне встречаться с Дэвидом. Он опять шлет сообщения. Не понимает парень намеков.

– Это так не работает. Ты же знаешь, там нельзя ничего менять.

В воспоминаниях я даже не могу ни с кем взаимодействовать. Я возникаю привидением, невидимкой для всех. Застреваю там и наблюдаю за происходящим, как в кино, пока не придет время возвращаться. Невозможность вмешиваться определенно снижает потенциальную привлекательность путешествий во времени. В жизни все не так прикольно, как изображают в разных фантастических фильмах.

– Ну просто держи в голове. Вдруг правила поменяются, – настаивает она.

– Заблокировать Дэвида любой ценой. Замётано, – киваю я. – Так зачем он тебе пишет?

– Ой, вот только не заводи меня, – говорит Никита, готовясь рассказывать.

Я откидываюсь на сиденье, слушая вполуха. Мои мысли блуждают. Я обдумываю утренний разговор с аппой и замечание Никиты. Вдруг правила поменяются.

А серьезно, есть ли они вообще – правила? Я чувствую запах, исчезаю, возвращаюсь. Время не останавливается: то, что я пропустила в настоящем, уже не наверстать.

Все мои источники знаний о синдроме чувственного искривления времени – та памятка, интернет и маленький онлайн-форум для людей со СЧИВ, который я откопала несколько лет назад. Еще в прошлом году я сходила на групповую встречу в Ванкувере, но это мне мало что дало. Остальных ресурсов мне хватало. Но теперь… Я опускаю голову на ладонь, вспоминаю тот первый поход к врачу, когда мне было девять. Мне делали анализ крови, рентген, полное обследование организма. «Абсолютно здорова, никаких патологий, – заключил доктор. – И тем не менее».

И тем не менее.

– У меня еще не было пациентов с этим синдромом, – заметил доктор, метнув взгляд на аппу. – Не могли бы мы переговорить наедине? Я хочу пригласить Эйми в больницу для некоторых исследований.

– Нет, – отрезал аппа, – никаких опытов над моей дочерью.

– Да нет, мистер Ро, вы не так поняли. Эти исследования помогли бы нам лучше понять природу такого состояния. Ничего инвазивного. И все только с вашего согласия, естественно.

Но аппа и слышать не хотел. Он встал и взял меня за руку:

– Вы сказали, дети это часто перерастают?

– Ну да. В тех случаях, о которых я читал…

– Это все, что нам нужно знать. Дальше мы сами, спасибо.

Тем дело и кончилось.

Интересно, могли бы те исследования что-то изменить? Ведь к врачу мы ходили после самого первого исчезновения. Приложи я тогда больше усилий, случились бы остальные восемь? Но тут требовалось разрешение аппы. Или мамы, если бы она еще была с нами.

– Так ты придешь, да? На выпускной аукцион? – Встревоженный голос Никиты выводит меня из ступора. Я выпрямляюсь, соображая, что я пропустила. – Мне нужна подстраховка. Дэвид точно не упустит шанс загнать меня в угол.

Так. Я почти уверена, что она про тот аукцион, который будет сегодня после уроков. Его устраивает выпускной комитет для сбора средств. Я киваю:

– Конечно приду. Ты же знаешь, никто не расставит стулья лучше меня.

Она скалится:

– Супер. Только смотри у меня, не исчезни, ладно?

Это она так шутит. Я смеюсь, но все мысли о том, насколько у меня все НОРМ.

Раньше я исчезала один-два раза в год максимум. А тут год только начался, и уже три раза. Может быть, ничего страшного… Может, организм таким образом пытается избавиться от этого раз и навсегда и я больше никогда не исчезну… Но как-то не по себе. Не могу отделаться от чувства, что что-то происходит.