– Хакасы всегда пасли скот и ели мясо. Но они никогда не убивали больше, чем могли съесть. И они резали животных только зимой. Летом питались травами, молоком, талганом – обжаренным молотым ячменем или пшеницей. А ещё перед тем, как охотиться, они проводили специальные ритуалы, прося духов дать животным слишком много приплода, чтобы они своей охотой всего лишь восстановили баланс.

После обеда мы пошли на экскурсию. Девушка-экскурсовод рассказывала очень интересно и про убранство юрты, и про традиционную жизнь хакасов. Но в середине экскурсии Табат начала что-то очень громко говорить на иврите Шайе. А потом заснула. Проснулась Табат, когда я перевела, что женщинам нельзя было заходить на мужскую половину, разве только для того, чтобы убраться. Тут у Табат широко открылись глаза, она уточнила:

– А мужчинам можно было заходить на женскую?

– Мужчинам было можно.

Табат громко завопила, и экскурсия завершилась.

После аала я повезла израильтян к подножью вулкана-паразита, на которой сидит и думает тысячи и тысячи лет Старик Камень. Здесь, возле старого юрточного комплекса, полуразвалившегося моста и маленькой гидростанции на реке мы совершили ещё одно омовение. А потом поехали к кургану Жриц, где похоронены только женщины и дети. Табат это очень заинтересовало. А затем мы нашли огромный куст черемухи, и Ваня захотел полакомиться ягодой. Шайя взял у меня Ваню в свои руки и держал его высоко над землёй, а тот отправлял ягоду за ягодой в рот. Я смотрела на этого красавца, как заботливо он держит Ваню, с какой любовью отвечает Табат и спрашивала себя:

– Господи, она старая, некрасивая, вздорная, командует, не даёт ему детей, за что же он любит её? В чём её секрет?

Но не получила ответа.

– Шайя очень хорошо обращается с детьми – сказала вдруг Табат, – он третий ребёнок в семье. А третьи дети все очень сильные.

– Ваня тоже третий ребёнок, а ещё он внук Хуртуях-тас.

– Кто такая Хуртуях-тас?

– Это особенно почитаемое у хакасов изваяние. Великая Каменная мать. К ней приезжают со всей России, чтобы попросить детей. И она даёт детей – не подумав, сболтнула я.

– Мы немедленно должны поехать к Хуртуях-тас, – заявила Табат, прекратив жевать и грозно глядя на меня – немедленно.

Больше всего я хотела сейчас поехать домой… но, конечно, акушерке всегда хочется увидеть, так сказать, свою коллегу. Да и я тоже буду рада увидеть Хуртуях-тас, раз уж мы недалеко от неё. А может быть, это она захотела нас увидеть и вот зовёт таким образом. Всё может быть в таких местах, полных духов, как Казановка и весь аскизский район. Здесь надо уметь видеть знаки и подсказки.

– Поехали – вздохнула я.

В Аскизе поняла, что забыла, сколько ехать до Хуртуях-тас, и заехала на бензоколонку. На что Табат заявила, что нужно было просто остановиться на шоссе и спросить дорогу у водителя встречной машины.

Пока я спрашивала дорогу у таксиста, нас заперла машина, и я решила заправиться. Табат громко запротестовала, утверждая, что заправляться надо на обратном пути, а потом ушла вслед за Шайей в магазин, так что, в итоге, мне ещё и пришлось их ждать. К этому моменту я уже смирилась и просто экономила силы. Спорить с Табат было всё равно как с водопадом.

Доехав до музея, я провела израильтян в юрту с сувенирами и входными билетами. Табат увидела что-то, заметалась, захотела тут же это купить, но деньги остались в машине. Тогда я купила им билеты к Хуртуях-тас, и сказала, что музей закрывается через двадцать минут. Раз они так хотели увидеть ее, то пусть идут, а сувениры потом.

Табат и Шайя ушли. А я села с Ваней на лавочку, откуда видны были и стеклянная юрта с великой каменной матерью, и старый сухой тополь за оградой рядом. И выдохнула. Ласточки влетали и вылетали из гнезда прямо над входом в юрту-кафе, мы ели талгановые конфеты (традиционное хакасское лакомство из молотого обжаренного ячменя, сливочного масла и мёда – примеч. автора), пили чай, и небо над нами – высокое, чистое и голубое – молчало.

– Ваня, Хуртуях-тас – это твоя бабушка —произнесла я. Ванюша не ответил, увлечённый ласточками, я впрочем и не ждала ответа.

Это случилось два года назад, в марте. Вечером позвонила подруга. Поеду ли я ночью с ней и ещё двумя знакомыми к Хуртуях-тас на энергопрактики у костра. Я никогда до этого не посещала Хуртуях-тас, но много слышала об этом древнем камне в виде бабушки, что даёт женщинам детей. Но у нас уже было двое детей. Мы с мужем отстрелялись.

В три часа ночи я выскочила на пустынную улицу. Обледеневшая дорога (а у нас лысые шины), темнота, мантры из колонки, наконец, в темноте мы заезжаем на парковку музея. Калитка, конечно же, заперта. И мы идём вдоль ограды… доходим до топСоня, что растёт справа от юрты Хуртуях-тас. Ледяной степной ветер задувает в лица, будто хочет вернуть назад. Мои попутчики теряются. Кто-то что-то забыл в машине, кто-то захотел в туалет. Я одна у ТопСоня. Толстый ствол, узловатые ветви поскрипывают. Весь в цветных ленточках, это в среднем мире священному дереву так люди поверяют свои желанья, а в тонком мире из этих отрезов духи шьют платья.

Вдруг мне стало страшно. Я почувствовала, что вокруг меня в ночи мечется сотни призрачных существ, сущностей, духов и душ, и они не добрые, эти сущности, и прямо сейчас я для них проницаема. Я для них как голая. Страх коснулся моей души, и толпа духов придвинулась в своей круговой пляске, но тут спиной я ощутила шершавую кору тополя. В одну секунду я на ощупь достала из рюкзака за спиной бутылку с молоком и полила корни дерева, прижалась к его коре и попросила защиты: дай мне укрыться под твоими ветвями, о, великое Дерево. И в этот момент тополь взвился до небес. Ствол его стал серебряным, и в ветвях я увидела Одина, висящего на ветвях, пронзённого копьём.