Но пуще всего надлежит всем русским помнить об этих подвижниках Руси, которые сделали её самоё святою, потому что, не помня этого, нельзя понять своей собственной нации. В прошлом на Руси русский монастырь стоит так прочно и нерушимо, как в Германии германские университеты; а посему культурное наличное наследие требуется всё развести к его истокам, не смешивая их, опознать его, отчётливо сознавая, что никакой прогресс не способен изменить, по крайней мере, за всю известную историю, – национального типа.

Нация – может погибнуть, это возможно; но национальный тип всегда останется неизменным…

В книжке М.Горького «О русском крестьянстве» мы находим такое замечание по сему поводу:

– Великий князь Сергий Романов рассказывал мне, – пишет Максим, – что в 1913 году, когда праздновали 300-летие Дома Романовых и царь Николай был в Костроме, великий князь Николай Михайлович, талантливый автор целого ряда исторических трудов, сказал царю на пароходе, указывая на тысячную толпу крестьян:

– А ведь они совершенно такие же, какими были в XVII веке, когда выбирали на царство Михаила, такие же… Как ты думаешь – плохо это или хорошо?..

Царь промолчал…

Николай Михайлович был прав, они были такими же в Костроме, такими же они были и в Смутное время, под влиянием старых крамол бояр, претензий Папского престола, политики поляков, и точно так же св. Сергий спас их тогда, как спасает и теперь, во всё растущей крепости русской церкви.

Гун-Бао. 1928. 13 апреля.

Есть у Чехова превосходное трогательное описание пасхальной ночи в Москве, когда после предпраздничной суеты всё замирает на улицах и словно прислушивается, когда ударит знаменитый колокол Реут из Кремля… И как по мановению волшебного жезла, всюду в весенней темноте гремят колокола, кругом всех церквей, изнутри озарённых светом тысяч свечей, начинается крестный ход. Православие торжествует.

Мне не приходилось ни разу быть пасхальной ночью в Москве, зато так отчётливо вспоминается пасхальная ночь в Петербурге. Движение трамваев, извозчиков как-то ослабевает к 11 часам ночи, зато показывается необычайное количество пешеходов. Невский, прямой, стройный, как стрела, чистый, покрыт толпами людей, идущими в разных направлениях, по-праздничному одетых, несущих для свячения пасхальную снедь. Пасхальная ночь – это смотр религиозных сил всего российского люда, смотр, к которому готовятся и который никак нельзя пропустить… Праздник, что-то новое, необыденное, нависает над огромным городом, прикрытым тучами серого свинцового неба…

И как символ этого торжества, на огромном Исаакии, там, где по всем четырём углам его тяжёлой, бронзовой, золочёной крыши высятся огромные, тяжкие бородатые фигуры четырёх Евангелистов, в огромных бронзовых факелах пылает красным полымем горящая нефть, озаряя и эти четыре гигантские фигуры, отблескивая на золочёном куполе. И несётся, не переставая, тяжёлый, бархатный, всё кроющий ровным гудом Исаакиевский звон…

И всех – и чиновных, сверкающих орденами людей, что стояли за особыми тяжёлыми шнурами, разгораживающими внутренность огромного собора, и простых людей, и извозчиков, и пролетариев, и городовых, и генералов – всех охватывало это чувство праздника, новой, необычной значительности, явного торжества веры.

Пасха – русский праздник, первый праздник православия, в то время как первым праздником иных христианских церквей является Рождество Христово. Это различие в высшей степени характерно; там Бог является в мир посредством обычного акта рождения от смертной женщины; здесь воскресает умерший на земле живой, плотский Бог, воскресает на земле, утверждая торжество плотской жизни над смертью…

Не будем пускаться в богословские тонкости, но скажем только, что это верование русский православный люд утверждает нерушимо, верит в него глубоко; все философствования разных противников веры, всяких приводящих различные бесполезные исторические справки на те темы, что-де аналогичные праздники Воскресения бывали и в других верованиях, – всё это идёт мимо цели. Русская православная Пасха есть, прежде всего, всеобщий обряд, утверждающий определённую истину, и в этой распространённости, всеобщности своей, как по всей неограниченной территории России, так и по времени – православная Пасха – символ чаяний, верований, надежд самых глубоких и самых затаённых народной души.

Христос воскресает в эту ночь, воскресает тем самым, что все верят в это, и эта вера есть не «заблуждение» или «некультурность», а простая, непосредственная истина, принятая русскими от своих отцов, передаваемая ими своим детям – в несокрушимости церковного обряда.

И как прекрасно выражается это верование в одном старом обряде, а именно в обряде христосования с покойниками. Предки отправлялись на кладбища на пасхальной розовой заре, когда воздух так свеж и лёгок, когда разворачиваются на небе парчовые занавесы восхода, когда солнце играет и пляшет, всходя в этот «Великий День»; там, на могилках своих близких и родных восклицали они с поклоном: «Христос Воскресе!» – и опускали красное яичко в проделанную на могиле ямку…

– Мёртвых нет! – восклицают дети в пьесе Метерлинка «За Синей Птицей», поражая этой новой мудростью Европу.

– Мёртвых нет! – восклицает своей Пасхой православная Русь, огромным многомиллионным сердцем чуя и высказывая в красивом обряде это непосредственно данное ей древнее убеждение Востока…

Пасха – это прямой протест против охватившего Русь за последнее время материализма, который утверждает только Материю, только Смерть, и таким образом обожествляет тёмное, конечное начало…