Моя ухмылка становится шире.

— Ах, но... ты помнишь.

Она прищуривается на меня.

— Что ты здесь делаешь? — Взгляд ее карих глаз падает на мой чемодан. — О, нет. Том. Ты... бездомный?

И тут же вся моя тревога за эту женщину улетучивается.

С ней все в порядке.

— Бедняжка. Ты голоден? — спрашивает она с напускной озабоченностью. — Эта милая женщина как раз собиралась принести мне желе. Уверена, она сможет достать еще.

Медсестра открывает рот, как будто хочет возразить, но потом пожимает плечами.

— Вообще-то могу. Какой вкус? Мне нравится голубое.

— Решено. Два голубых, — говорит Кэтрин. — Но это заказ на вынос. Пока, Том! — Она отмахивается от меня рукой.

Я стискиваю зубы, пытаясь сдержать свой гнев. На самом деле я даже не вспыльчивый человек. По крайней мере, никогда в этом не признаюсь.

Но бывают исключения.

Только одно исключение, на самом деле. Она.

— Я не бездомный. Я ехал в аэропорт, — говорю ровным голосом. Затем, не удержавшись, добавляю: — Очевидно. Это же Рождество.

Глаза Кэтрин округляются.

— Что? Рождество, говоришь?! Почему мне никто не сказал? Где были все эти знаки? Этот праздник такой ненавязчивый, не так ли?

Я чешу висок.

— Послушай, Кэти. Ты явно жива и чувствуешь себя как обычно. Так что если у тебя все в порядке, то я полечу.

— Вау, кажется, это второй раз, когда мы с тобой в чем-то согласны.

Я не должен спрашивать. Знаю, что не должен, но все равно заглатываю наживку.

— А что было в первый раз?

Ее взгляд тверд.

— Когда мы согласились подписать бумаги о разводе.

Ах, да. Это.

— Что ж, тогда я пойду, — говорит медсестра, указывая большим пальцем на выход, когда выходит из палаты. — Скоро придет врач с последними новостями. Нажмите на кнопку, если захотите желе. Только нажмите один раз, — добавляет она, пристально глядя на Кэтрин.

— Принесите мой телефон! — кричит Кэтрин ей в след. — Пожалуйста?

Медсестра ничего не отвечает и даже не оглядывается, и мне так и хочется последовать ее примеру и сбежать, но почему-то ноги не двигаются.

— Мэм? — зовет Кэтрин медсестру. — Вы меня слышали?

Я ничуть не удивлен, когда медсестра не спешит возвращаться, чтобы выполнить просьбу Кэтрин, и, видимо, Кэтрин тоже не удивлена, потому что покорно вздыхает.

— Черт, я должна была назвать ее «мисс».

Поджимаю губы, чтобы скрыть непрошеную улыбку, гадая, помнит ли Кэтрин, что этому трюку ее научила моя мама.

Я оглядываюсь через плечо, испытывая непреодолимое желание взять на заметку пример медсестры — уйти и не оглядываться.

Но ноги не двигаются.

Желание убежать очень сильно. Но покалывание в руках после телефонного звонка, которое только сейчас начинает стихать? Гораздо сильнее.

Произошел несчастный случай.

На мгновение я испугался худшего, и весь мой мир словно остановился. Скучаю ли я по Кэтрин? Не совсем. Эта женщина — настоящий ад для нервов.

Но мир без нее? Боль в груди говорит мне, что я к этому не готов.

Кэтрин изучает меня своим пристальным взглядом, который, кажется, всегда видит слишком много. Больше, чем я хочу, чтобы она видела.

— Какого черта ты здесь делаешь, Том?

Вот, уже лучше. Продолжай в том же духе, и у меня появится хоть маленький шанс успеть на самолет.

Не так уж много шансов. Но мои молитвы о задержке рейса сбылись, и если уеду сейчас, то может быть...

Но я, кажется, не могу перестать смотреть на капельницу в тыльной стороне ее руки. Или слышать тихий зловещий писк больничных аппаратов. Или замечать, что ее колкости кажутся чуть менее острыми, чем раньше.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Полагаю, ты не поверишь, что я просто был поблизости?

Кэтрин не улыбается в ответ. Мое обычное обаяние на нее не действует. И никогда не действовало.

Я вздыхаю и перестаю улыбаться, немного удивляясь тому, какое это облегчение. С Кэтрин мне никогда не приходилось притворяться.

— Мне позвонили из твоего офиса, — объясняю я, кладя сумку на чемодан на колесиках, чтобы дать плечу отдохнуть. Скрещиваю руки на груди. — Очевидно, я все еще числюсь твоим контактным лицом в экстренных ситуациях.