– Большое спасибо, – сказал он. – Мой патрон оценит вашу любезность. Наша машина будет ждать вас завтра по вашему адресу ровно в два часа пополудни.

– Не надо! – воскликнул я, вздрагивая при мысли о том, что мне придется ехать по улицам Парижа в машине месье Лёвенштейна с платиновым капотом. – Я лучше приеду сам. – Но из Парижа до Ле Бурже почти двенадцать миль!

– Почему Ле Бурже? Вы хотите сказать – аэродром Ле Бурже?!

– Вот именно. Именно там вас будет ждать один из самолетов месье Лёвенштейна.

– Вы шутите? Или ваш патрон обычно проводит совещания на определенной высоте?

– Не совсем… Понимаете, до завтра он не будет знать, где вас примет – в своем брюссельском особняке или на вилле в Биаррице. В обоих случаях пилоты позаботятся о том, чтобы ваш полет прошел приятно и с удобствами.

Он упомянул о моторах, которые стоят «исключительно» на самолетах месье Лёвенштейна, и повесил трубку, пока я еще подыскивал нужные слова, чтобы выразить свое изумление.

Я выругался. Должно быть, и сам магнат, и его представитель позаимствовали манеру вести беседы у героев голливудских фильмов. Я пришел к единственно доступному для меня выводу и решил игнорировать приглашение и не отвечать на звонки. Но судьба распорядилась иначе. Куда бы я ни пошел на следующий день, я всюду сталкивался с именем месье Лёвенштейна. Оно было напечатано в заголовках газет, которые восхваляли его «благородный поступок» – он предоставил правительству Бельгии заем на сто миллионов франков; его лицо смотрело с громадных плакатов, расклеенных на стенах вдоль Больших бульваров. Авторы статей выражали надежду, что его поступок станет «славным примером» для патриотически настроенных французских финансистов. Любопытство мое усилилось, и я решил зайти к своему старому другу, знаменитому парижскому банкиру, и спросить его, что ему известно о знаменитом уроженце Брюсселя. Его смех показался мне довольно враждебным, с нотками зависти.

– Значит, – сказал он, – даже ты волнуешься из-за месье Каннитферстана!

– Как ты его назвал?

– Ах, это всего лишь псевдоним, принятый для него в нашем банке. Помнишь старый анекдот об иностранце, который приехал в Амстердам?

– Нет, не помню. Что с ним случилось?

– А вот что: всякий раз, как он спрашивал местных, кто владелец того или этого здания или завода, неизменно получал один и тот же ответ: «Kan nit verstan», что означает, попросту говоря, «я вас не понимаю». И вот, проведя в Голландии неделю, наш иностранец вздыхал и восклицал с тоской: «Должно быть, этот господин, Каннитферстан, ужасно богат, раз у него столько ценного имущества!»

– Иными словами, – сказал я, заметив, с какой горечью мой друг рассказывал свой анекдот, – ты сомневаешься в достижениях месье Лёвенштейна. Что это – профессиональная ревность или информация из первых рук?

– Ни то ни другое, – угрюмо ответил он. – Припиши мои сомнения репутации типа, о котором никто ничего не слышал вплоть до перемирия. Зато теперь он диктует свои условия правительствам разных стран… В конце концов, я всего лишь банкир, а не чудотворец. Моим предкам понадобилось двести лет, чтобы построить наш банкирский дом, и самое плохое, что, когда мы в последний раз услышим об Альфреде Лёвенштейне, мы с моими родными, скорее всего, будем разорены. Боюсь, нам придется расплачиваться за все гениальные изобретения подобных ему супергениев!

– Значит, ты не советуешь мне встречаться с ним?

– Наоборот! Непременно встреться, и побыстрее, потому что похоже, золотой век финансистов подходит к концу. Помнишь, у Шекспира:

– Ты, наверное, много читаешь, – робко заметил я.

– Чтение – лучшее, чем я могу заниматься последнее время, – язвительно ответил он. – Куда уж нам, побитым молью старикам, тягаться с Крюгерами и Лёвенштейнами! Мы ползем – они летают!

– Кстати, ты прав, – согласился я. – Он настаивает, чтобы я прилетел к нему по воздуху…

– Почему бы и нет? – проворчал мой друг. – Видит Бог, он торгует им в достаточно больших количествах.

Пилоты – их было трое – встретили меня у ворот Ле Бурже. Оказалось, что месье Лёвенштейн предлагает мне выбрать между самолетами «Хэндли-Пэйдж», «Фоккер», «Вуазен» или…

– Погодите, погодите, – перебил их я. Глаза у меня еще болели от чрезмерного количества золота и платины в салоне громадной машины. – Разве не вам лучше решать, какой из самолетов находится в лучшем состоянии?

Мне показалось, что пилоты огорчились и даже обиделись. – Мы хотели сказать, – заявил один из них, высокий, властный англичанин, – что в том случае, если вам нужно будет что-то написать или продиктовать по пути, вам будет удобнее в «фоккере», так как в нем имеется полностью оборудованный кабинет. С другой стороны, если вы хотите полюбоваться панорамой, вам лучше выбрать двухместный «вуазен».

Выбор между диктовкой и панорамой разрешился в пользу последней. Я спросил, позволят ли мне узнать, куда мы направляемся.

– В Брюссель или в Биарриц?

– У меня запечатанный приказ, – объяснил англичанин. – Старший пилот, как обычно, вскроет конверт на высоте две тысячи футов.

– Как обычно? Разве еще идет война?

Нет, он знал, что война выиграна лет восемь назад, но месье Лёвенштейн не хочет, чтобы за передвижениями его гостей следили репортеры.

– Когда работаешь на такого важного человека, как месье Лёвенштейн, важно соблюдать осторожность, – заключил англичанин.

Я вздохнул. Я все больше ненавидел само звучание слова «важный».