Шрифт:
– А то, что я кровь проливал на войне, защищая Отчизну, инвалидом стал? И теперь меня из родного дома высылать?
Пожалели семью Семёна Демидова. Никуда не отослали. Отобрали, конечно, все: и дом, и нажитое добро, и семенное зерно, и десятину земли, и лошадей, и скот, и сад.
Ух, как болело сердце Семёна Петровича! Особенно сад жалко было: как он мечтал накормить когда-нибудь внуков своих яблоками, вишней, малиной, смородиной…Не довелось. Видел Семён, что никому его сад не нужен так, как нужен был ему! Хоть сад теперь и был колхозный, местная шантропа лазили по деревьям, ломали ветки, срывали ещё не созревшие яблоки…
Дарья сокрушалась:
– Наше добро и кому? Лентяям и пьяницам! Дожили, Господи!
9
…Со временем жизнь стала налаживаться, дочери все давно были замужем. Год назад и Григорий женился. Осталась незамужней только Агафья. Все было при ней, да вот глаз… Кто возьмет такую замуж? Семен Петрович присмотрел было ей весной 1934 года жениха: обеспеченного, но хилого здоровьем.
Пришли сватать Агафью.
– Ну, выходи, Габонька! Иди сюда, покажись! – скомандовал отец.
Молодая сватья удивилась странному имени – Габонька:
– Какая ж она Габонька? Пусть уж Галя будет!
Агафья, которой в апреле исполнилось двадцать два года, наотрез отказалась от партии, что ей предлагали, жених ей совсем не понравился.
Ушли сваты ни с чем.
– Я лучше в девках останусь, чем жить с ним! Не люб он мне! Не пойду!
Отступили отец с матерью после долгих уговоров.
Но очень уж понравилось Агафье новое имя – Галя. Прямо в душу запало! Родителям тоже это имя было по сердцу, и все стали называть Агафью Галей, Галиной.
Прошла весна, наступило лето. В один из июльских вечеров в дверь постучали. Пришел Федор Григорьев свататься.
Но Семен Петрович, отец Гали, и слушать не пожелал:
– За вдовца, на четверых детей, да в нищету? Не бывать этому!
Как не уговаривал Фёдор Семёна Петровича, тот – ни в какую! Пришлось уйти ни с чем Фёдору.
А Гале приглянулся словоохотливый, обходительный Федор. Сон девка потеряла: закроет глаза, а видит Фёдора-красавца! Пролетел июль с грозами и ливнями, а Галя места себе не находит! Наплачется, бывало, в сарае, а что поделать… Уже и август подоспел незаметно, в саду стали наливаться яблочки. Как-то дала Галенька знать Фёдору, что согласна быть его женой.
Фёдор не поверил было. Но больно уж убедительно тараторила Галина подруга, которая принесла ему эту добрую весть. Сговорившись с ней, он тайком увёл среднюю дочь Семёна Петровича из дому.
Часть первая
Мама Галя
Матрена с самых первых дней наказала детям, чтобы они звали жену Фёдора Галину – мамой:
– Детоньки, это ваша мама теперь! Зовите её мамой, сердечные!
– А наша мама больше не вернётся? – спрашивал растерянно старший Иван. – Она будет всегда на небе?
– Всегда будет, – отвечала Матрёна, стараясь спрятать набегавшие слёзы. – А теперь давайте я вам расскажу сказку!
– Про маму, про маму! – просила четырёхлетняя Настя.
– Конечно, про маму! – и Матрёна принималась рассказывать сказку о том, как мама смотрит на Ивана, Клаву, Настю и Нину с облачка. – Она всё видит, детки! И хочет, чтобы вы звали мамой тётю Галю, чтобы слушались её, помогали отцу с матерью по хозяйству, были друг за дружку горой.
А Галя, молодя жена Фёдора, сразу полюбила деток Анны. Надо заметить, что всегда, до самой своей смерти Галина ставила свечки за упокой души рабы Божией Анны.
Как-то ночью спит Галина и вдруг слышит, как детский голос тихонько зовёт: «Мама, я писать хочу!»
Галина не сразу поняла, что это зовут ее. Не имея еще своих детей, она вот так сразу стала мамой. Так и привыкла. Всё было хорошо в семье Фёдора: дети полюбили Галину, она полюбила их, ходила как за родными. Красавица Галя была! У Демидовых ведь все девки – красавицы румяные, как с картинки! А Галя – особенно! Не раз свекровь стыдила молодую сноху:
– Ить замужем, а щёки-то зачем красишь? Бесстыдница!
Галина не обижалась, лишь одаривала Матрёну светлой улыбкой и тихо говорила:
– Что вы, мама, это не краска, это кровь к щекам прильнула!
***
Всё хорошо, но было необходимо помириться с родителями. Дарья Демидова уже давно простила дочь, а вот Семен Петрович не сдавался. Дарья и так, и эдак уговаривала мужа:
– Батюшка, Семён Петрович, давай простим Галину! Ить живут же! Люди чуллинские говорят, что хорошо всё. Оба хорошие хозяева, сказывают!
– Ты мне и не заикайся про неё! – сверкал глазами Семён Петрович. – Я сказал: не прощу, значит, не прощу! – и строго смотрел на жену, а потом переводил взгляд на шест, торчащий из чердачного окна, к которому была привязана красная тряпка, и махал своим огромным кулаком в сторону Чуллы.