Далее последовал вопрос ко мне: знаю ли я граждан, которым продал машину и при каких обстоятельствах была совершена данная сделка?

Достаточно искренне я поведал об обстоятельствах и о своем полнейшем неведении личностей покупателей, объявленных в розыск.

— И чего они тормознулись на полном ходу, чего им померещилось? — задал вопрос в пространство кабинета один из оперов, на что я, великолепно знавший правильный ответ, лишь недоуменно пожал плечами.

Да и как я мог объяснить своим дознавателям природу все более крепнущего во мне подозрения, что в облагороженное детройтскими промышленными штампами железо был вбит мистический вампир, завезенный сюда тщетой моих глупейших стараний?

Мне было предложено дать показания, что к обнаруженному автомату и гранатам я отношения не имею, что я с воодушевлением осуществил.

Полон тайн недоступный нашему пониманию высший смысл жизненных перипетий. Ха-ха, но кто знает — может, злосчастная американская машина фактом своего передвижения с континента на континент, предотвратила какие-то преступления во спасение кого-то, о существовании ее и не ведавшего. Эта мысль утешила мою совесть, признающую некоторую вину своего носителя перед братками, влипнувшими на ровном асфальте в ситуацию с последствиями более, чем плачевными.

Сыщики отловили кавказских ухарей уже через несколько дней, тогдашний уголовный розыск, еще не успевший сдаться и деградировать перед грядущим валом преступности, работал отменно, притязаний на хранящийся в загоне штрафной площадки ГАИ «Олдсмобиль» никто не выказывал, и, полагаю, он очевидным образом канул в тоннах металлолома, возродившись впоследствии в полезных народнохозяйственных изделиях, надеюсь, не отмеченных духом его неблагополучной кармы. В своей дальнейшей жизни машины марки «Олдсмобиль» я обходил дальней безопасной стороной…

По поводу эпилога моих злоключений с бракованным изделием американского автопрома, Хантер высказался так:

— Я говорил тебе, что безнадежность — это не факт. Лучшее доказательство: судьба омаров, которые находились в аквариумах ресторана «Титаника».

Вскоре мы с Хантером собирали чемоданы, отправляясь в очередную поездку в США.

Шагая под спаянными металлическими абажурами аэропорта «Шереметьево» к воротам, ведущим к самолету, мы не знали, что уже никогда не вернемся в СССР. Мне было уже за тридцать, я думал, что прожил большую жизнь, не ведая, что это только один из ее этапов, а впереди — многие страны, невероятные приключения и повороты судьбы; впереди новые книги, кино, и я только поднимаюсь в гору, чья вершина еще неразличима.

Как утро переходит в день, а день в вечер, так одна действительность затмевает собой другую, и это дело рук и идей человеческих, хотя большинство влияет на это не более, чем рыбы на смену воды в аквариуме. Но за какие-то два-три десятилетия мир, словно по умыслу потусторонних сил, изменился в своей сути неузнаваемо и слепо помчался невесть куда, как машина с запавшей педалью газа. Как Змей дал яблоко Еве, так, после эпохи видео, он подкинул нам цифровые технологии, мегатонны удобного пластика, а с ним — пластмассовое, одноразовое бытие… И прежний рай исчез.

Некогда огромное пространство континентов и стран сузилось до размеров коммунальной квартиры с ее теснотой, склоками, дележом площади и плевками в кастрюли соседей. Романтика о сказочных в представлении советского человека зарубежных далях развеялась, как туман на ясной заре, забылись имена прежних начальников и кумиров, увяли авторские песни, пожухла былая литература, но в прошлом, без которого нет настоящего и будущего, иногда очень полезно покопаться пытливым умам, дабы осмыслить его свершения и катастрофы. Ведь настоящее — это осознанное прошлое. И в нем — корни дня сегодняшнего. Как и во всякого рода ушедшей от нас бытовой чепухе, чье описание в данном опусе, надеюсь, основной его канве не повредило.

Роман закончен, на дворе благословенный июль, из громоздкого «Кадиллака», стоящего под окнами дома, доносится музыка… Вот те на! Это же Высоцкий… И его слушают, и кому-то он до сих пор интересен…

Начнем с Высоцкого, им и закончим. Так или иначе, но моя юность и молодость прошли под его звездой, и моя рука до сих пор помнит тепло его ладони. Я постоянно задаю себе вопрос: что случилось бы с ним, останься он в этом мире еще на пару десятилетий? Он, при своем неуемном и пламенном характере, конечно же, не взял бы себе роль стороннего наблюдателя событий, потрясших нашу державу, распавшуюся на куски. А какую бы роль взял? Кому бы поверил, к кому бы примкнул? Или остался бы одиноким собой?

Он не поменял амплуа: он ушел не расхожим политиканом, не телевизионным болтуном, не разжиревшей поп-звездой, он навсегда остался Поэтом, Певцом и частью народной души. И, может, смерть оберегла его от многих искушений и каверз, способных разрушить то цельное и уже несокрушимое, что означает теперь его Имя.

А. Молчанов и В. Золотухин, 2011 г.