— Я говорил с Аликом. Этот дурак строит из себя оскорбленную невинность. Но я объяснил ему, что по чем. В том числе, что его, никчемного раздолбая, прославили на всю Россию и Штаты! И теперь — он навек в анналах истории!

— Насчет анналов — как-то двусмысленно… В плане семантики. Ну-с, и что он?

— Он призадумался своей одной извилиной, но потом признал мою правоту.

В суд на меня Алик подавать не стал, тем более к нему, как к завсегдатаю ресторанов на Брайтон-Бич, то и дело подходила публика с купленными в русском магазине книгами, и стеснительно просила автографы. За проставленные автографы Бернацкого приглашали к тем или иным столам, где он украшал уже известные читателям события из повести, дополнительными деталями, полагаю, завиральными, но проходящими на «ура». Одетый в элегантный костюм, с галстуком, раскраской напоминающим тропического попугая, в золотых затемненных очках, горбоносый, с тронутой проседью курчавой шевелюрой бывшего брюнета, Алик, нашедший свое новое амплуа, не уставал повествовать о былом, с достоинством переходя из одной компании в другую. По слухам, не брезговал он просить за автографы и долларовую мелочишку.

Между тем ажиотаж с поставкой американских автомобилей в Союз достигал своего апогея, и из Нью-Йоркского порта Элизабет еженедельно в сторону Питера, еще именовавшегося Ленинградом, отбывали суда, тяжело и плотно загруженные продукцией предприятий жутковатого города Детройта, похожего на конгломерат из автомобильных стоянок, чьи площади простирались за горизонт, заброшенных городских кварталов и безликих коробок гостиниц и офисных зданий, также частью заброшенных, разрушенных и проросших ностальгически знакомыми березками и ивняком.

В то время я проживал в Бруклине, на берегу океана, в арендованном доме на Манхэттен-Бич, с удовольствием принимая у себя приятелей из Москвы, и очередная компания, навестившая меня в Америке, также жаждала приобрести заграничное изысканное авто, повсеместно входившее в столичную моду среди деловой публики. На новые машины у компании не хватало средств, но с приобретением подержанных колымаг по аукционным ценам, они вполне укладывались в доступный бюджет.

Ребята приобрели пять машин, подбив на подобное мероприятие и меня.

— Что ты ездишь по Москве на каких-то жалких «Жигулях»! — хором убеждали они. — Возьми себе что-то приличное! Мы снимем машины с судна в Гданьске, не в Питере, так будет дешевле, и оттуда колонной тронемся в Союз. А ты уже в столице без мороки получишь свою машинку, как только приедешь.

И я согласился. Выбор мой пал на шестицилиндровый «Олдсмобиль» с бархатными темно-вишневыми сиденьями и приборной панелью, обшитой бордовой кожей. Мне представилось, как славно я покачу на этом сверкающем элегантном авто по унылым в ту пору московским улочкам, повергая в завистливый трепет перед совершенством заокеанского лимузина сирых советских обывателей.

Вскоре мои гости отбыли на просторы Отчизны, оставив мне купленные машины, должные быть переправленными в порт. Тут-то возникла проблема: у машин отсутствовали бортовые номера и необходимая страховка, для их перемещения с места на место требовался грузовик с платформой, чьи услуги выливались в несусветную сумму, а потому, позаимствовав у знакомого автодилера жестянки номеров с машин, давно снятых с учета, я привинтил их к томящимся на парковке телегам, собрал знакомых, готовых доехать на них до места погрузки на борт, и вскоре наша кавалькада тронулась в путь.

Однако, проскочить несколько миль до заветного окончания маршрута нам не удалось. Полицейские, следовавшие за нами по трассе в патрульной машине, «пробили» наши давно упраздненные номера, и под изумленный вой их сирены нам пришлось съехать на обочину, после чего состоялось мое драматическое объяснение со старшим офицером наряда.

Объяснение, на которое я не пожалел эмоций, состояло в следующем: я в полной мере сознаю допущенное мной нарушение закона, но эти машины представляют собой гуманитарную помощь советской полиции, переживающей в данный момент катастрофический финансовый кризис. То есть, вы, господин полицейский — свидетель жеста доброй воли со стороны американских спонсоров, пекущихся о правопорядке в стране, являющейся в настоящее время другом и партнером замечательных во всех отношениях Соединенных Штатов. Что же касается меня, некоего Андрея Молчанова, я перегоняю эти машины из чувства солидарности с русскими полицейскими, однако мои симпатии к ним никак не могут перевесить ту сумму, которую мне предстояло бы выплатить за услуги американского эвакуатора.

— Знаешь, что, — задумчиво выслушав мою трогательную, произнесенную на самом искреннем актерском порыве легенду, молвил патрульный. — Пожалуй, я сопровожу тебя до порта. Вдруг, вашу компанию тормознут мои коллеги повторно…

И этот славный парень действительно докатил с нами до ворот порта, где мы попрощались, дружески обнявшись, словно коллеги по профессии. Мои американские приятели, уже приготовившиеся к отсидке в бруклинском участке и находящиеся в упадке каких-либо позитивных чувств, последующую неделю повествовали всем своим знакомым о случившемся инциденте, как о чуде.

Чудом, впрочем, казались и заявления лидеров стран об упразднении «холодной войны» и их декларации о дружбе и всемерном партнерстве, во что с удовольствием верилось огромной массе дураков, не понимающих, что перемирие — всего лишь передышка перед раундами для оценки возможностей противника и конструирования хитроумной атаки с завершающим ее нокаутом. Такую задачу ставил себе более сильный оппонент, а более слабый рассчитывал на невозможную приятельскую «ничью». Ха-ха.