Обменявшись формальностями, мы договорились пересечься ещё потом и Пильняк оперативно, но без суеты, отправился встречать других приглашённых гостей. Семён чувствовал себя не в своей тарелке и всё время молчал.

Старик был напряжён и боялся опозорить своего барина, потому избрал тактику притвориться предметом интерьера.

Ривка на удивление держалась раскованной и, заметив, что Семёну некомфортно, тут же принялась с ним активно беседовать. Мы выбрали местечко возле ряда удобных стульев, где девушка и старик уселись подле друг друга, и со временем, тот расслабился и разговорился. Ицхак тоже включился в эту игру и мельтешил перед новым другом.

А вот мы с Ломоносовым отошли в сторонку.

— Расскажи про местных, — попросил я его, попивая из бокала кислый напиток скорее для вида, чем ради удовольствия. Обычный холодный квас мне сейчас пришёлся бы больше по душе, чем дорогущее шампанское.

— Вон те: купцы и промышленники, — взглядом показал он на группку подтянутых мужчин в пышных жабо. Все не старше сорока, выглядят уверенно, но в общей иерархии не занимают высокого места, потому встали в дальний угол. — А этот — граф Кашинский с супругой, сзади — его сын, — докладывал мне Ломоносов, успевший хорошенько изучить местную знать. Часть из них он помнил ещё со времён войны клириком — в Вологде приходилось останавливаться.

Потихоньку Ваня перечислил всех важных фигур, и я теперь был во всеоружии.

— Идём, потанцуем, — подал я руку Ривке, когда отзвучала предыдущая композиция. Наметилось некоторое движение в рядах молодёжи и солидных знатных господ. — Не переживай, Семён. Лучше бахни водочки, сегодня можно, — подмигнул я ему.

— Ну слава те Хоспаде, а то эта гадость с пузыриками ничего, кроме несварения мне не обещает, — вздохнул он и вместе с Ицхаком удалился к столам.

Общее внимание гостей теперь было приковано к танцующим, так что эта двоица всерьёз намеревалась опробовать не иначе как каждый кулинарный шедевр.

А вот Ломоносов оказался тем ещё пронырой — довольно быстро нашёл себе пару и тоже вклинился в общий поток вальсирующих.

Он был моей тенью — так я обозначил его роль во всём нашем предприятии. Иван не должен выступать вперёд и оттягивать на себя внимание. Громоотводом всегда буду я, а он как в битвах, так и в таких светских раутах — мои глаза и уши. Ломоносов мог разглядывать всех даром, рассказать о человеке по слепку маны больше, чем любой другой шпион.

Ривка отвратительно танцевала, но я об этом, конечно же, не сказал и терпеливо вёл девушку по начищенному мастикой дубовому полу, с лёгкостью выполняя свою роль.Она с любопытством бросала взгляды на соседние пары и вела себя скорее как наблюдательница за дикой природой.

— Тебе не нравится? — спросил я её.

— Нет, всё в порядке, просто я не так себе это представляла, — хмыкнула она, а потом пояснила. — Я уже говорила, что много читала любовных романов. Вот там переживания героини были интересными, а здесь я почему-то не чувствую того, что они описывали. Обычные людишки нарядились как павлины и забавляются. Вон тот господин пришёл с женой, а сам танцует с молоденькой красавицей, посмотри.

И я действительно увидел нервную сорокалетнюю даму, покусывающую губу и старающуюся сохранить лицо перед остальными гостями.

— Ради этого она надела маску и проглотила обиду.

— А ты никогда не позволишь себе задвинуть гордость на второй план? Я имею в виду многожёнство, — спросил я её.

— Я собственник, — задумчиво ответила она, — но с тобой не знаю: если это кто-то недостойная или вот как сейчас — мимолётная связь с молодой, то это предательство. Мне было бы неприятно…

— Меня в Громовце ждёт Софи, я тебе про неё рассказывал, — аккуратно прощупал я почву, — сегодня получил от неё письмо.

— Вот как, — Ривка отвернулась вбок и замолчала.

— И отправил ей своё, где рассказал о нас с тобой.

Мы ускорились и на какое-то время замолчали, потому что говорить было неудобно — слишком много движений и дальше смена партнёров в самом танце. А когда снова сцепили руки, то от девушки чувствовался холодок. Мы закончили следующую партию уже без разговоров, и я проводил Ривку до нашего прошлого места, но там никого не было.

Ломоносов всё ещё танцевал, а Семён с Ицхаком куда-то запропастились.

— Артём Борисович, это снова я, — выплыл из кучи раскрасневшихся гостей Пильняк. — Мадемуазель, вы позволите? — спросил он Ривку и та, слабо кивнув, села на резной стул со скучающим видом и замкнулась в себе.

Пока мы разговаривали в сторонке, девушка была в поле моего зрения.

— Как вам бал?

— Якоб Стефанович, давайте опустим все эти охи-ахи, говорите по существу — зачем вы меня сюда позвали?

— Сразу быка за рога, что ж, уважаю, уважаю, — он взял меня под локоть, и мы прошлись к другой колонне, потому что возле прошлой уже навострили уши непрошеные зеваки. — Меня интересует вот что: где вы собираетесь учиться некромантии дальше? Из нашего прошлого разговора я понял, что просто так вы не сдадитесь, но тут неувязочка — в Ложу мы вас по-любому не примем, однако… — он допил свой бокал и поставил его на поднос проходившего мимо слуги. — Я могу вам выделить учителя вплоть до седьмого шага — дальше, увы, мои возможности заканчиваются.