От боли и обиды на глазах навернулись слезы, хотелось матерно выругаться, но сдержался. Сам виноват, потерял бдительность. А ведь подобного развития событий следовало ожидать. Беспризорные подростки сбились в шайки и вскоре криминализировали всю рыночную округу. В торговые ряды они не лезли; здесь с ними не церемонились: продавцы давали дружный отпор, а могли и забить до смерти. Оккупационные власти смотрели на это снисходительно, дескать — подумаешь убили, — зато преступников меньше стало! Поэтому местная шпана охотилась за теми, кто не мог оказать им сопротивление.

Поколотили меня знатно, по всему телу синяки останутся, да и старый шрам на виске, как напоминание о сражении на городской стене, начал сильно кровоточить. Зараза! Черт бы побрал эту уличную шпану! Судя по силе удара и нескольким силуэтам, которые я успел рассмотреть это были довольно крупные подростки. Наверное, такие же оборванцы, как и я, решили воспользоваться моей убогостью и тем, что не могу дать сдачи. Легко отделался: могли запросто и ножом пырнуть…

Чуть усмирив дыхание, я попытался встать на четвереньки и принялся ощупывать землю вокруг себя в поисках посоха, который выпал у меня из рук и остатков инструмента, что вывалился из сумки. Но сначала нашлась кадка с вложенными в нее точильными камнями. Хоть основной инструмент уцелел и то радость. Хорошо, что часть денег я спрятал в складке рубахи. В сумке были только три полных медных монеты. Их жалко и потерянный инструмент, он тоже мог пригодиться.

Найдя посох, который валялся от меня метрах в пяти, я кое как встал, сгибаясь от боли и прихрамывая поплелся к протоке. Следовало смыть с себя кровь и грязь. Особо тщательно я делать этого не буду, надо не забывать, что я слепой. Странным будет если мне удастся отстирать все пятна с одежды, которые нельзя ощутить наощупь.

В будущем надо принять какие-то меры. Если всякий раз, я позволю себя бить и грабить, участь оказаться в трущобах, а то и вовсе на кладбище, станет вполне реальной. Ничего не поделаешь: такой грубый и жестокий мир вокруг. Надо поскорее адаптироваться. Образно говоря: надо отрастить твердый панцирь и острые зубы.

Смыв грязь с куртки, насколько это было возможно, я принялся умываться сам. Пришлось размотать повязку с головы. У меня был в запасе еще чистый лоскут ткани, от которого я смог отрезать свежую ленту заменяющую бинт.

Да уж, плохи мои дела, даже не представляю, как стану выкручиваться. В следующий раз не буду задерживаться на рынке так долго, когда уже никого нет и для местного хулиганья тут полное раздолье. Смыв грязь с рук и с лица, я собрался примеряться как бы мне замотать рану, как вдруг услышал тихие шаги, приближающиеся ко мне в полумраке колодца рыночной площади, видно было не очень хорошо, но я смог разглядеть силуэт маленькой девочки, примерно лет пяти, которая сбавила шаг, но продолжала медленно приближаться. Заметив, что я замер и пытаюсь вслушаться в окружение сжимая в руках посох, девочка тихо и неуверенно прошептала:

— Я нашла вашу сумку, мастер Ардум.

— Кто ты? И откуда ты меня знаешь?

— Меня зовут Ная. Я слышала, как Лирна из рыбного ряда называла ваше имя в разговоре с мясником.

— Понятно. Спасибо, Ная, что принесла сумку. Стало быть, грабители не нашли в ней ничего полезного и бросили.

— И порвали, — добавила девочка. — Вот, возьмите.

Девчушка попыталась поднять сумку на вытянутых руках, но даже такой небольшой вес давался ей с трудом. Я сам вытянул руку и стал осторожно шарить перед собой, пока не нащупал свою потерю.

Порванной оказалась только лямка, а не сама сумка. Придется завязать узлом, чтобы не таскать все в руках. Нащупав кадку с камнями, я перевернул ее вверх дном и присел. Надо перевязать рану.

Девчонка никуда не уходила, тихо стояла в паре метров от меня и смотрела, как я неуклюже пытаюсь разобраться с тряпичной лентой.

— Хотите, я вам помогу, я умею.

Судя по тому, что я смог рассмотреть, девочка была из нижнего города, худая, в изодранном и грязном одеянии, даже не в платье, а в какой-то дерюге, накинутой поверх нее как наволочка, подвязанная бечевкой. Волосы короткие, растрепанные, мордашка вся грязная.

— Да, помоги, руки совсем не слушаются.

Ная осторожно взяла из моих рук лоскут ткани и стала примеряться, чтобы было удобней намотать мне на голову. У нее действительно получалось очень ловко, и даже узелок завязала очень проворно и не туго.

— Очень хорошо получилось, — похвалил я ее, когда ощупал повязку, — где ты так научилась?

— До того, как началась война, моя мама была швеей, я часто ей помогала.

Сказав это, девочка беззвучно заплакала, по ее щекам покатились слезы оставляя светлые дорожки на чумазой мордашке. Тут без слов все было понятно. Ни одна мать, тем более ремесленница, в здравом уме не позволит своему ребенку выглядеть подобным образом. Наверняка погибла при штурме города. Ребенок остался один, и теперь отчаянно ищет помощи.

— Есть хочешь, Ная? — спросил я, наперед зная, что она ответит. Ведь даже такому слепцу как мне понятно, что кроха уже шатается от голода и усталости. Ищет того, кто сможет о ней позаботиться.

— Да мастер, очень.

— Доведешь меня до пекарни, угощу тебя хлебом.

Оставшихся денег хватит и на большее, но я пока не намерен тратиться, самому бы с голоду не помереть. Сколько еще таких сирот осталось после осады.

Проверив содержимое сумки и убедившись, что ничего кроме денег не пропало, я, как и планировал, завязал лямку узлом и перекинул через плечо. Как и до этого, подсунул кадку с камнями, хоть и стало намного туже, но пусть так, зато руки свободны.