— Вы так весело говорите об этом… Георгий Серафимович, да что с вами сегодня такое? Вы все время улыбаетесь! А между прочим — утро понедельника! — вдруг запищали близняшки с розовыми волосами.

— А я знаю, — сказал умная Легенькая. — Георгий Серафимович нашел себе девушку!

Я уставился на нее как баран на новые ворота:

— Легенькая! Что за дела? Что за заявочки?

— Точно! Точно, я права!

Вот ведь! Такая маленькая — а уже баба! А баба, она, как известно из одного великого фильма, сердцем чует! И что мне было с ними делать? Посыпался миллион вопросов о моей девушке, а я только отмахивался и ржал. А какого цвета волосы? А какого роста? А кем работает? А как познакомились? А она вышемирская? Ну да, на сей раз они меня одолели. Почти! Потому что я тоже не лаптем щи хлебаю, и подловил Вадима на вопросе:

— А какой у нее характер?

— А характер, Вадим, формируется! Записываем: характер формируется под воздействием трех основных факторов. Наследственность — например тот же темперамент, социальная среда — школа, семья, друзья. И самовоспитание. Это — важнейший из них! Темперамент — не приговор, характер можно сделать себе самому! Нет никакого оправдания, когда кто-то позволяет себе психовать прилюдно или хлопать дверью, или истерить. «У меня такой характер сложный, вы же понимаете?» — покривлялся я. — Нет! Не понимаем! Это не характер сложный, это отсутствие воспитания!

— Легко вам говорить, — они уже поняли, что еще придется поработать и снова включились. — У вас же нервы как стальные канаты!

— Отнюдь! — покачал головой я. — Кто угадает, какой у меня тип темперамента?

— Ну-у-у… — Кузевич почесал голову. — У вас много энергии, вы умеете общаться с кем угодно… Сангвиник?

— Не-а, — усмехнулся я. — Хотя чистых типов не бывает, но я — меланхолик. Любой тест это показывает.

— Фигассе — меланхолик, — выпучился на меня Ляшков. — Я думал — меланхолики нытики!

— Мгм, — сказал я. — Темперамент — не приговор. Самодисциплина решает.

Вообще, весь день был отличным. Мы постоянно переписывались с Ясей в мессенджере, кидали друг другу фотки, что у нас происходит вокруг и как будто за одни сутки старались узнать друг о друге все-все-все. Многое перекликалось: у нее шли пары по аквамантии, у меня — уроки, ее пытались затроллить ученики — и меня тоже, она собиралась на тренировку — на джампинг, что бы это ни значило, и я собирался — в спортзал.

И мы вдвоем очень сильно ждали встречи.

Но пока — я встретил Белова и компанию, и договорился, что тренировку проведем в шесть, чтобы к семи закончить. У них вроде получалось и спортзал был свободен, так что особой проблемы не было. Сообщив эту радостную новость Вишневецкой, я засел за кипой тетрадей — проверять самостоялки, накопилось аж шесть классов. В моем кабинете шли уроки, поэтому заседал я в учительской, вооружившись огромной кружкой отвратного кофе (который не «тварина», а «растварина») и протеиновыми печенками. Старшие педагоги, видя такие вольности в обращении со священными ученическими манускриптами, делали страшные глаза, молодые — угощались печенками. Даже Елена Владимировна — та самая училка эльфийского с большими глазами.

— Салам, Серафимыч! — сказал Джабраилов, входя в учительскую. — Подвинься, я тоже проверять буду. У меня контрольные прошли… О-о-о, да ты прям жрешь! Ух, надо было люля с собой принести! Или селедку!

— И в тетрадки заворачивать… — мы заржали, а потом я машинально поставил кофе на стопку тетрадей, сделал страшные глаза, убрал и мы заржали еще сильнее.

— Слу-у-ушай, это не твой Игнатов там турник насилует? — спросил Гасан. — Навешал резинок каких-то…

— Да-а-а? — удивился я. — Игнатов? Нет, ну он просил меня научить его подтягиваться, даже пару раз на тренировки приходил, я там показал ему кое-что типа удержания в верхней точке и негативных подтягиваний, ну и с лентой эспанером, но чтоб прям сам занимался… Надо же! Мужи-и-ик!

— Реально месяц уже там болтается! — покивал Джабраилов. — Ну, не в смысле… А в смысле — периодически! И вот сейчас — тоже!

— Посмотришь за тетрадочками? Печенки можешь есть, а кофе не сметь трогать! Он отвратительный! — но, увидев плотоядные взгляды математика на кружку, я ухватил ее с собой. — Заберу! Ужас, до чего система образования учителей доводит… Есть у меня знакомый журналист, ему бы заголовок понравился: «Историк и математик подрались в учительской из-за кружки кофе!» А печенки ты кушай, кушай!

Я спустился по лестнице, попивая кофе, прошел по мертвенно-тихому без младшеклассников первому этажу и свернул в спортзал. Физруки рубились в нарды у себя в кабинете, дверь в зал была открыта. Оттуда слышалось сосредоточенное сопение, а потом — удар ног о доски пола.

— Игнатов? — это на самом деле был он.

Тот самый интеллигентный юноша со взором горящим и слабостью в руках. В спортивных штанах и майке-борцовке, он тряс руками, стоя под турником — сгонял усталость. Нет, за месяц он, конечно, не подкачался. Не бывает такого. Но — подтянулся! Руки уже не казались такими дряблыми, да и сам он выглядел несколько более живым, что ли.